Читаю книгу Юрия Шевцова «Объединенная нация. Феномен Беларуси» и пытаюсь понять, нужно ли ее читать или нет. Что нового могу я почерпнуть из этой книги? О чем эта книга? Кому она предназначена?

Но понимание пониманием, чтение книги сопровождается еще и каким-то смутным ощущением чего-то очень знакомого, что только угадывается в каждой главе, на каждой странице, но о чем ни слова не говорится. Не сразу я разобрался с этим ощущением, но уж когда разобрался, все стало понятнее, проще, банальнее. Да, все стало просто банальным. И это меня разочаровало, потому что сам Юрий Шевцов не представляется мне банальным, напротив, я считаю его довольно оригинальным человеком. Поэтому эта рецензия будет и про книгу, и про автора.

Но сначала про ощущение, которое к середине прочитанной книги стало пониманием. Я понял, что красной нитью через всю книгу проходит одна мысль: «Бытие определяет сознание»! Эта фундаментальная идея диалектического марксизма дополняется не менее фундаментальным принципом исторического материализма: «Базис определяет надстройку». Собственно, про это вся книга. Без затей и отступлений.

Почему Беларусь проводит такую политику? — Потому что такова экономическая ситуация.

Почему беларусы голосуют так, а не иначе? — Потому что Чернобыльская авария.

Почему беларусы так религиозны? — Потому что такова природа и географическое положение Полесья.

Почему у беларусского президента характер склочный? — Потому что такова экономическая ситуация.

А почему такова экономическая ситуация? — Ну, так сложилось исторически. После чего следует краткая историческая справка, как это все сложилось.

Это может показаться утрированием. Ничуть. Как вам такой вопрос в заглавии одного из параграфов книги: «Президент — порождение аварии?» (стр. 172)? Или утверждение: «Сегодняшняя духовная самоизоляция Беларуси от всей Европы в значительной степени объясняется чернобыльским фактором» (стр. 178)?

Вообще, Чернобыль для Шевцова — это такая палочка-выручалочка, эдакий «деус экс машина», когда что-то невозможно объяснить экономическими закономерностями, привлекается фактор Чернобыля. Ну, давайте по порядку.

Итак, история Беларуси, которая рассматривается Шевцовым в первой главе книги, нужна для обоснования одной простой идеи, которая даже стала названием параграфа: «Беларусы — есть» (стр. 35). В самом параграфе про то, что «беларусы — есть» рассказывается о результатах переписи 1999 года, в них нет ничего особенного. Все важное сказано чуть раньше как итог исторического экскурса: беларусы — не русские. Есть несколько важных отличий беларусов от русских, одно из которых подчеркивается особо: это склонность беларусов к униям, союзам, объединением. Такая особенность беларусского сознания, конечно же, должна иметь объяснение в беларусском бытии. Для этого и рассказывается история от ассимиляции балтов славянами тысячу лет назад, до смены генераций чиновников в послевоенной БССР. Сама история рассказывается с подчеркиванием географического детерминизма. Ведь география описывает более фундаментальное бытие, чем история, поэтому выстраивается четкая причинно-следственная цепочка: современное положение дел объясняется историческими процессами и событиями, исторические же процессы и события объясняются географическим положением. Поэтому современное положение дел ЗАКОНОМЕРНО, оно таково, каково есть, и никаким другим быть не может.

Ну, действительно, кто же станет с этим спорить? История не знает сослагательного наклонения.

Попутно следует заметить, что для беларуса в первой главе нет ничего нового. Вся глава явно рассчитана на внешнего потребителя, на российского — в первую очередь. Даже раздел «Конфессиональные тенденции», который, пожалуй, единственный из всей книги несет нечто новое для беларусского читателя. Опять же, к слову, Юрий Шевцов был первым из беларусских аналитиков, обратившим внимание на своеобразие конфессиональных тенденций и на те возможные последствия, которые из них следуют. Но об этом чуть позже.

Итак, интересно построение первой главы. Глава первая: «Культура и идентичность» включает четыре раздела:

1. Территория и население.
2. Национальные особенности.
3. Конфессиональные тенденции.
4. Феномен «белорусскости».

Первые два раздела малоинформативны.

Содержание третьего раздела является вкладом Шевцова в современное беларусоведение. Важно отметить, что Шевцов резко противопоставляется официальному взгляду на конфессиональную ситуацию. Официоз постоянно подчеркивает православный характер беларусов, как в истории, так и теперь. Это делается всеми доступными средствами: через словари и справочники, где говорится о 80% православных, через архитектуру — на всех видных местах, городских пустырях и при пересечениях главных дорог ставятся псевдорусские храмы с луковками, обреченные оставаться пустующими, единственная функция которых — метить территорию. Шевцов же подчеркивает многоконфессиональный характер Беларуси, немосковские особенности православия и доминирующий рост протестантизма, прогнозируя в будущем коренное изменение конфессиональной структуры беларусского общества.

Более того, конфессиональные изменения рассматриваются как одна из составляющих феномена «белорусскости» в четвертом разделе первой главы. Интересны другие составляющие: «унийность» и «европейскость». Первая составляющая, обозначенная неологизмом «унийность», относится к политической культуре беларусов, а «европейскость» характеризует постоянный социально-культурный фон. В общем же, феномен «беларускости» задается тавтологично — как тутэйшасть: «В этом смысле, белорус — это «тутэйший», беларусом можно быть, в общем, только в регионе Беларуси» (стр. 72). Это традиционно, понятно, даже банально. Но вот трактовка беларусскости как ТЕХНОЛОГИИ жизни и выживания могла бы привлечь внимание и заинтересовать своей оригинальностью. Однако все рассуждение свело ТЕХНОЛОГИЮ к адаптации, что совсем скучно, как с исследовательской, так и с философской точки зрения.

Правда, философия не интересует Шевцова. Иначе его самого бы начало воротить от собственного диамата и детерминизма. Из всей философии ему близка только логика, причем самая простая и прагматичная: причина — следствие. Бытие всегда причина, всегда базис. Базис — это география, природа и экономика. А политика, менталитет, религия, национальные особенности — следствие из причин. Даже когда это очевидно не так. Например, Шевцову известны феномены, которые не выводятся из географии и экономики. Их ему подбрасывает философская интуиция. Вот один из таких примеров: «Действительно, русским человеком в Беларуси быть нельзя. Обычные, самые невинные философские размышления в русском духе ставят человека в Беларуси перед угрозой полной неадекватности» (стр. 70). Философскими размышлениями в «русском духе» он называет идеократичность, имперскость, вечность и всеединство.

Интересно, как этот тезис согласуется с существованием русской имперской администрации в Беларуси с конца XVIII века? Значит ли это, что все присланные имперские чиновники, включая печально знаменитого Муравьева и заканчивая Заметалиным и Латыповым, становились тут беларусами? Это неудобный момент для Шевцова, поэтому он придумывает концепцию смены управленческих генераций в послевоенной БССР. Он утверждает, что во время войны погиб весь правящий класс в Беларуси. Имеются в виду лидеры, среди которых почти невозможно было встретить тутэйших беларусов, поляков или евреев, все присланные (Кнорин, Мясникян, Петровский, Цанава, Гай и т.д.). И после войны к власти в БССР пришли бывшие партизаны и подпольщики, которые только в 1980-90-е годы сменились более молодыми хозяйственниками. Действительно, и Мазуров, и Машеров были из того военного поколения и были беларусами. Но такова была «установка», что первыми секретарями в союзных республиках были местные кадры, а вот русские или просто присланные из других провинций империи кадры занимали все ключевые места от второго секретаря республиканской компартии до районов и сельсоветов. Попытка объяснить «менталитет и сознание» управленческой элиты БССР местными «бытием и базисом» явно несостоятельна. Поэтому и нужен тезис об неадекватности «философских размышлений в русском духе». Интересно, а взорванная Фара Витовта в Гродно — это в чьем духе? Русском или беларусском? А машеровская русификация? Впрочем, культура — это только надстройка над экономическим базисом, поэтому у Шевцова самостоятельного значения не имеет.

Ну, да ладно. Но вот, что интересно, последний параграф в первой главе и в разделе «Феномен «белорусскости» называется «Положение вещей». Причем в самом параграфе идет речь о конфессиональных вопросах, которые должны были бы быть обсуждены в предыдущем разделе. В этом состоит почти фрейдистский феномен. Ведь все рассуждения о населении, религии, культуре и истории нужны Шевцову только для характеристики ПОЛОЖЕНИЯ ДЕЛ. И это положение дел закономерно. Закономерно дважды. Первый раз оно объясняется историей и географией — той самой основой бытия, которая не подвергается сомнению в диамате. Второй раз все это объясняется во второй главе, которая называется: «Экономика. Сверхиндустриализация». В оглавлении книги во второй главе только один раздел обозначен: «Структура экономики».

Я бы вообще не стал рассматривать эту главу, поскольку все ее назначение объяснить еще раз то самое «положение дел», которое уже объяснено в первой главе. Я бы ограничился только несколькими замечаниями. В изложении Шевцова экономика — не совсем экономика, это скорее экономическая география. И структура экономики вовсе не экономическая, а именно экономгеографическая.

Рассматривая структуру экономики, Шевцов практически ничего не говорит о банках и финансах, о ценовой конкуренции, рентабельности, издержках. Структура экономики для Шевцова — это отрасли и районирование. Но не собственность, не экономические программы и политика, управление и развитие. Это даже не политэкономия. В экономических рассуждениях Шевцов отходит от советской методологии исследований, для которой политэкономические вопросы собственности являются первичными. Если бы я читал только эту книгу Шевцова, то это обстоятельство могло бы вызвать некоторое недоумение. Но, зная о его прошлых увлечениях Хантингтоном и геополитикой, это легко понять.

Итак, геополитика и экономгеография — тот самый базис, то самое бытие, которое определяет современную беларусскую политику, государственное устройство, авторитаризм первого президента, централизованную вертикаль. А также бесконечно продолжающуюся интеграцию с Россией и конфликт с Европой и США.

«Неужели же действительно объясняет?», — спросит читатель ARCHE. Неужели же все так объективно и осуществляется с железной закономерностью? Разве нет во всем этом еще и субъективных факторов? Неужели никто не виноват в наших проблемах, политических преступлениях, дипломатических промахах? Неужели все так беспросветно? И мы никак не можем на это повлиять, например, через выборы?

Книга Шевцова отвечает на эти вопросы. Отвечает так, чтобы у читателей ARCHE не осталось никаких надежд и иллюзий. Первая часть ответа содержится в третьей главе, а вторая часть — в четвертой.

Третья глава называется «Чернобыльская катастрофа. Чернобыльский социум». А первая часть ответа может быть сформулирована так: конечно, у современного положения дел в Беларуси есть и субъективные причины. Но не думайте, что эти причины можно описать как недостаток образования у людей, управляющих нашей страной. И уж тем более не думайте, что эти причины можно объяснить злой волей каких-то людей. Нет, субъективные причины кроются в менталитете чернобыльского социума.

«Главным последствием происшедшей почти 20 лет назад катастрофы можно счесть, очевидно, появление живой чернобыльской культуры и целого социума чернобыльцев. Этот социум обладает собственным потенциалом влияния на европейскую и глобальную культуру и собственной субъектностью. В некотором смысле, все белорусы стали чернобыльцами. Можно говорить о трансформации всей постсоветской белорусской культуры в чернобыльскую и даже о растворении белорусской культуры в чернобыльской культуре» (стр. 138).

Отмечу сразу, что Юрий Шевцов, сам задетый чернобыльской катастрофой, является одним из самых глубоких аналитиков последствий Чернобыльской катастрофы. Он очень хорошо владеет материалом, рассматривает ситуацию с разных сторон, учитывает хозяйственные, организационные, медицинские, психологические, социальные и философские аспекты чернобыльского феномена. Он мог бы быть самым авторитетным (впрочем, он и является таковым) экспертом по этой проблеме, если бы не некоторая тенденциозность в использовании чернобыльских последствий для апологетики современного положения дел.

Шевцов не просто настаивает на существовании особого чернобыльского социума и чернобыльской субъектности. Он утверждает, что «чернобыльский социум в любой форме является источником нестабильности для окружающего мира. Большая часть этого социума находится на территории Беларуси» (стр. 173). И постулирует: «Неготовность мира к чернобыльской субъектности» (стр. 176).

Т.е. Чернобыль привлекается как объяснение тех особенностей и странностей беларусской политики, государственного устройства, экономической структурной архаики, которые не могут быть объяснены через упрощенную схему базиса и надстройки. Все народы и нации особенные. Но беларусы особенны особенно. С чего бы это? Тут и самому Шевцову понятно, что нет никаких экономических оснований для нелогичного поведения беларусских властей и главы государства, в первую очередь. Вот тут и вспоминается Чернобыль, чернобыльский социум и чернобыльская субъектность. Есть в тексте очень характерная фраза: «Политическое поведение некой особой культурной группы вовсе не обязательно адекватно ее реальным потребностям. В истории это не редкость» (стр. 145). Вот так вот. Если что-то нелогично или даже абсурдно, то это потому, что государство действует в условиях неадекватного социума.

Потрясающая вещь. Если факты не соответствуют теории, то тем хуже для фактов. Шевцов много говорит об общественной самоорганизации чернобыльцев, о многочисленных фондах и общественных организациях, которые созданы либо самими чернобыльцами, либо для защиты их интересов. Но забывает рассказать о том, как власть сознательно подавляла их деятельность, принуждала их к коррупции и к тому, чтобы тратить время на самовыживание и самозащиту, вместо выполнения основных функций: оздоровления и защиты интересов и прав чернобыльцев.

Если чернобыльцы часто голосуют против своих же интересов (это Шевцов признает), что нарушает принцип «бытие определяет сознание», то Шевцову проще объявить их поведение неадекватным, чем признать, что такое поведение определяется другим сознанием, чужой и враждебной волей. Шевцов говорит: «Однако, в любом случае, чернобыльцы — это чей-то электорат, и завоевать его поддержку можно только в том случае, если подходить к ним как к особой группе населения со специфическими проблемами, которые дополняют общие, характерные для всего общества» (стр. 145).

В конце 1980-х — начале 1990-х годов чернобыльцы были электоратом БНФ, а теперь голосуют за Лукашенко. Это Шевцов знает. Он знает также и о том, что экономическая политика лукашизма находила дополнительные инвестиционные средства за счет сворачивания чернобыльских программ. Или просто чиновники грабили чернобыльские фонды, пускали в коммерческий оборот чернобыльские деньги, в продажу гуманитарную помощь.

Что мешает Шевцову иначе посмотреть на чернобыльские последствия? Я знаю, что многие, читавшие книги и статьи Шевцова, объясняют это апологетической установкой автора. Я не склонен отрицать наличие у него такой установки. Но я вижу ее истоки в другом: не в том, что Шевцов обслуживает режим, а в том, что он нерефлексивен относительно своего познавательного метода. Кстати, это исходная беда всего диамата со времени возникновения этой философии. Диамат был придуман для того, чтобы отказаться от одиннадцатого тезиса о Фейербахе самого Маркса о том, что задача философии состоит не в том, чтобы объяснять мир, а в том, чтобы его переделывать. Маркс так и говорит, что ошибка всех предшествующих философов в том, что они только объясняли мир. Но ведь Шевцов только этим и занимается. Значит, с позиций Маркса, он совершает ошибку. И я здесь солидарен с Марксом, а не с диалектическим марксистом Шевцовым.

Кстати, вспоминается, что первый в мире учебник по диалектическому материализму был написан Вольфсоном именно в Минске. Каким бытием можно объяснить такой выверт беларусского сознания? Может быть, и не всегда бытие определяет сознание, а иногда и наоборот: сознание определяет бытие. И достижения сознания, и пороки его.

Так, глупости беларусской политической жизни определяют конфликты Беларуси с Европой и Америкой. Глупость, необразованность, амбициозность главы государства и его ближайшего окружения, а вовсе не географическое положение.

И не сверхиндустриализация мешает проводить структурные реформы в экономике, а только недальновидность, безграмотность и безвольность правительства. Т.е. это все объясняется не объективными причинами, а исключительно субъективными. И эта субъектность, это сознание определяет наше общее бытие.

Шевцов уделяет большое внимание экономическим успехам современной Беларуси. Об этом вся четвертая глава. Об общих успехах и отдельных проблемах. Проблемы тоже в базисе, например, в демографии. Демография — это базис, а вот направления миграционных потоков — это уже надстроечное явление. В целом, схема остается той же самой. И так можно продолжать до бесконечности. Собственно, в своем заключении (точнее, в разделе «Вместо заключения») автор и намечает такую бесконечную историю, предсказывая коллапс беларусской экономики под действием объективных причин лет через 10. Но, одновременно, предвидя возникновение в Беларуси неопротестантского общества, которое придет на смену чернобыльскому социуму, которое, конечно же, справится со всеми проблемами.

Диалектика, однако.

Вот такую книгу написал Юрий Шевцов, он же активный интернет-автор Юрий Гуралюк. Личность, безусловно, интересная. Человек, имеющий награду Литовской Республики за участие в защите здания Верховного Совета в 1991 году. Человек, жертвовавший жизнью за идеалы демократии, тем самым способствовавший развалу СССР, и сегодня являющийся одним из самых талантливых апологетов существующего положения дел, считающий всех несогласных с этим положение дел «суицидальной оппозицией». Сотрудник закрытого режимом и изгнанному из страны ЕГУ, дающий интервью главному пропагандисту этого режима Зимовскому. Автор, написавший патриотическую книгу, по-своему националистическую, подчеркивающую по нескольким параметрам превосходство Беларуси над Россией, и издавший ее с примитивно-высокомерным русскоцентристским предисловием Г. Павловского.

Диалектика! Очень противоречивая личность — этот Юрий Шевцов.

Он и сам хорошо осознает эту свою противоречивость, но не придает ей значения. Он в большей степени осознает свое интеллектуальное первенство и лидерство.

Как вы думаете, читатели ARCHE, что думает о себе автор, издающий книгу без единой ссылки на других авторов, даже без списка литературы? Откуда автор берет свои идеи, понятно — он самодостаточен. Но вот откуда он берет материал, статистику, информацию? Можно ли верить всей этой информации, на которой основываются выводы и суждения Юрия Шевцова, если их невозможно проверить? Единственное указание на источник информации — это указание интернет-адреса официального сайта президента под некоторыми таблицами.

Меня раньше очень интересовал вопрос о достоверности беларусской статистики. С некоторых пор перестал интересовать. Она непроверяема — следовательно, недостоверна. Определенные экономические результаты я могу видеть в реальной потребительской корзине, но цифры в 15-20% экономического роста я не могу считать реальными. Поскольку вижу потребительские корзины не только в Минске, но в Вильнюсе, Варшаве, Риге. Это субъективно, скажете вы мне! Конечно! Но не больше, чем вся книга Шевцова. Либо ее следует признать просто публицистическим очерком для доверчивых россиян, либо она не выдерживает критики просто из-за своего оснащения, из-за отсутствия ссылок, списка источников, научного аппарата в виде определения автором операциональных понятий и категорий. Мне нравятся многие суждения Шевцова, но это не позволяет мне доверять им. Книга Шевцова аутична: он и Беларусь. Так, может быть, эта Беларусь существует только в сознании самого Шевцова? И всякое совпадение Беларуси из его сознания с реальной Беларусью есть чистая случайность.

И последнее: о наивных россиянах, которым предназначена эта книга. Я не могу отнести к наивным своего старого знакомого Вячеслава Леонидовича Глазычева, который написал послесловие к книге Шевцова и является инициатором всей серии, в которой она издана. Знаю и люблю книги самого Глазычева по архитектуре, градостроительству, о византийском искусстве и другие. Широта интересов Глазычева сочетается с научной добросовестностью и корректностью в обращении с материалом. Его книги всегда снабжены необходимым аппаратом, могу легко проверить, в моем книжном шкафу стоит несколько его книг. Вот, читаю очень положительный отзыв и думаю: тот ли это Глазычев, которого я знаю? Увы, тот. Это ярчайший пример того, как русский интеллигент забывает о принципах в угоду русскому архетипу. Книга Шевцова не просто предназначена русским. Она попадает «в десятку» российских ожиданий в отношении Беларуси. Русские интеллигенты уже давно разочарованы в том, куда и как движется Россия, их внимание все больше и больше привлекает Лукашенко и Беларусь. Не реальная, а как некая идеальная картинка. Книга Шевцова полностью соответствует их ожиданиям, так что можно закрыть глаза на ее отдельные недостатки. Какие недостатки могут быть у идеала?

И это правильно. Не бытие определяет сознание, а идеалы и ценности определяют нашу жизнь и то, что мы об этой жизни думаем. У меня и у Юрия Шевцова разные ценности. Поэтом и положение дел в нашей общей Беларуси мы оцениваем по-разному.

Текст впервые был опубликован на worvik.com