Трудно быть тунеядцем — приходится много работать. Работать не только для того, чтобы как-то выживать, но и для того, чтобы чего-то добиваться и достигать. И понятно, что тот, кто много работает, не считает себя тунеядцем.

Но другие не всегда относятся к человеку так, как он сам себя воспринимает. Самый знаменитый тунеядец Иосиф Бродский стал нобелевским лауреатом вовсе не за тунеядство и безделье, разумеется. Когда суд определил его как тунеядца, он уже считал себя поэтом. И оказался прав — куда более прав, чем советский суд, «самый гуманный суд в мире».

Но в те времена Бродский, кажется, не выпустил еще ни одной книги стихов. Впрочем, судили бы его не по книге стихов, а по трудовой книжке. Трудовая книжка должна была иметься у каждого советского человека — и в ней была написана вся его/ее биография. И чем короче был текст в трудовой книжке, тем более достойным считался советский человек.

У наиболее достойных советских людей в трудовой книжке должно было быть всего две записи: «Принят на работу туда-то», «Уволен с работы тогда-то». Это означало, что человек всего себя отдал одной и той же работе, одному и тому же предприятию.

Не странно ли это? Не странно ли, что самая достойная биография заслуживает самого краткого описания?

У меня тоже есть биография, и у меня тоже есть трудовая книжка. И в моей трудовой книжке так много записей, что для них не хватило стандартного набора страниц — в нее вклеена еще одна. Обычно трудовая книжка хранится в сейфе отдела кадров. А если ваша трудовая книжка оказывается у вас, то вы либо тунеядец, либо пенсионер. Я уже пенсионер, мне выдали на руки мою толстую трудовую книгу, и я могу по ней изучать свою биографию.

Свой «трудовой путь», как это поэтично называлось в былые времена, я начал в 17 лет на крупном заводе в далеком 1973 году. По нормам тех времен мой стаж должен был бы составить 43 года. Но времена изменились, и из этих напряженных 43 лет у меня вычли службу в армии, учебу в университете, работу в ликвидированных в хаотичные 1990-е годы организациях, шесть лет работы в Латвии, с которой у Беларуси нет какого-то там договора, ну и те годы, от которых у меня нет никаких записей в трудовой книжке. Дважды в жизни я был безработным, или тунеядцем.

Первый раз это было в 1983 году, когда меня освободили от обязательной отработки по распределению университета. Распределен я был на полувоенный завод в Вильнюсе, для работы на котором требовался допуск 1-го отдела, т.е. КГБ. На заводе я проработал месяцев восемь, а допуска так и не получил. Чем я тогда не угодил КГБ, я до сих пор не знаю, только догадываюсь.

Меня отпустили с завода на все четыре стороны, и я вернулся в город, где учился и где мне предлагали хорошую, по моему мнению и по тогдашним представлениям, работу. Однако на работу я устроится не мог, поскольку не имел прописки — а прописку не мог получить, поскольку не был устроен на работу.

Пока я искал возможности как-то разорвать этот порочный круг, мне нужно было на что-то жить, и я работал русловым ремонтером — очищал русла мелиорационных каналов на Карельском перешейке от кустов и деревьев. Платили неплохо, наличными, но без оформления на работу. И это в СССР, где не было безработицы, где все должны были работать. А не оформляли, чтобы не давать жилья, не прописывать.

И вот мы с группой тунеядцев и студентов жили в палатках на болотах в окрестностях Ладожского озера, рубили кусты, пилили осины, и не платили никаких налогов. Мы вели образ жизни, которого не должно было быть в Советском Союзе, как не должно было быть безработных. Нас как бы и не было. Это тунеядское существование длилось недолго, мне удалось прописаться в Ленинграде, и я влился в ряды советской интеллигенции, став научным сотрудником и преподавателем престижного вуза.

Второй период тунеядства пришелся уже на период независимой Беларуси. В 2002-2003 годах я работал сразу в двух местах. Первое место — частная фирма, совместное беларусско-швейцарское предприятие, с ним все просто.

А вот второе место — телекомпания ОНТ. По форме — акционерное общество, а по сути — государственное предприятие. Государственное! Но об оформлении на работу речь там даже не шла. Я проектировал и готовил ток-шоу — вторую по значимости программу для компании, стал ее ведущим, а зарплату мне платили в конвертах. Это было незаконно. Но не работать же бесплатно на государственное предприятие!

И вот, когда с ОНТ меня выгнали, а фирма закрылась, я оказался безработным в 48 лет. А 48 лет — это совсем не 25. В моих попытках найти подходящую работу мне пришлось столкнуться с тем, что на рынке труда фактор возраста оказался важнее квалификации, и этот фактор работал не в мою пользу.

Попытки устроиться на официальную работу я оставил довольно быстро: было ясно, насколько это пустое занятие. Проще было делать то, что умеешь за хорошую плату, но выполняя разовые заказы. А они именно разовые, в какие-то моменты их несколько, и ты просто не можешь выполнять их одновременно, в другое время их просто нет. Да и заказы могут быть в других городах и даже странах. Когда меня утомила такая тунеядская жизнь, пришлось организовывать самому себе официальную занятость.

А зачем?

Вот теперь, оглядываясь назад, я думаю, зачем мне была эта официальная занятость? Работая по заказам и частным контрактам, чаще заграницей, я мог бы обеспечивать себе тот же уровень жизни, а может быть, и выше. В чем смысл официальной занятости? Я понимаю, что мною двигали предрассудки и установки прошлого: мол, нужен трудовой стаж, от него зависит пенсия и обеспеченная старость. Вранье! Та пенсия, которая мне начислена за все годы работы, на которые нашлись справки и подтверждения, не позволяет прожить и неделю. А на что жить оставшиеся три недели в месяц?

Предположим, я могу еще работать. Что-то кому-то от меня все еще нужно, что-то из того, что могу и умею, я могу продать, оказать услугу. Предположим, я имею некоторые накопления. Предположим, у меня есть дети, которые помогут.

А что если нет? Нет здоровья, чтобы работать. Нет востребованных на рынке компетенций и умений, чтобы их продавать и оказывать услуги. Нет детей. А если даже есть, но они тунеядцы или безработные.

О таких проблемах задумываются все разумные люди. И все по-своему пытаются решать эти проблемы. Однако привычные и старые способы решения этих проблем часто оказываются неэффективными.

Раньше считалось, что непрерывный стаж работы, желательно на одном и том же предприятии, гарантирует достойную пенсию и обеспеченную старость. Поэтому люди старались реже менять работу, держаться на одном предприятии, становились «патриотами» своего завода, учреждения. Так было. А сейчас?

И сейчас этот способ решения проблем старости работает в некоторых случаях — например, для чиновников на госслужбе. Но для массовых профессий такой способ уже не срабатывает. Размер государственных пенсий настолько мал, что десятилетия безупречной службы и работы никак не гарантируют спокойной старости. С прагматической точки зрения, количество записей в трудовой книжке больше не представляет никакого интереса.

Но ведь существует еще такая ценность, как любимая работа! Возвращаясь к чтению своей биографии в трудовой книжке, я задумался: а что из того, что в ней отражено, было моей любимой работой?

И с грустью понимаю, что моя настоящая биография, то чем я жил, что ценил в жизни, не находит отражения в этой трудовой биографии.

Два вынужденных периода тунеядства, которые не отмечены в трудовой книжке, были не менее полны и насыщены, чем отмеченные в ней периоды занятости.

И какое точное слово — «занятость»! Сразу после окончания школы я был занят. Сначала на заводе, потом на стройке. Еще два года я был занят службой в армии, выполнял «священный долг». Если бы все эти годы в моей жизни не было ничего, кроме того, что записано в трудовой книжке, пришлось бы считать эти годы просто потерянными, занятыми чем-то, но не тем, что мне нужно. А самое интересное и важное в моей жизни происходило вне той занятости, о которой повествует биография в Трудовой.

Вот если бы у меня была Тунеядская книжка, то в ней все было бы куда интересней. Еще во время учебы я понял, что самому важному я учусь не на тех занятиях, на которые обязан ходить, а на тех, которые я выбираю сам. Более того, обязательная занятость в университете этой настоящей учебе только мешает. К третьему курсу я был готов подписаться под словами юного тунеядца Гекльберри Финна: «Я не могу позволить школе мешать моему образованию!» И тогда я усвоил, что все важное для меня не учитывается государством и учреждением, где я чем-то занят.

Во всех учреждениях, в которых я был занят, от меня хотели совсем не того, что я мог бы им предложить. Более того, когда я делал что-то хорошее, полезное, меня пытались отвлечь, занять чем-то другим или даже наказать.

Все, кто меня занимал работой, имели планы и задания для меня. Но ни разу в этих планах не значились книги, которые я все же писал. Писал во время «работы» и в свободное от этой «работы» время.

Хотя лучше это проиллюстрировать на примерах моих друзей, отчасти тунеядцев. Пока я тунеядствовал на Карельском перешейке с пилой и топором, мне довелось познакомиться с человеком, который делал лютни, старинные музыкальные инструменты. В его трудовой книжке об этом не написано. Там было написано, что он музыкант ансамбля старинной музыки «Pro Anima» Ленинградской филармонии.

«Pro Anima» в переводе означает: «для души». Собственно, это почти так и было — ансамбль давал один-два концерта в год, доходов эти концерты никаких не приносили, но официальную занятость обеспечивали. А вот по-настоящему мой приятель был очень занят, он все время проводил в маленькой комнатке, создавая чудесные лютни. С десяток его творений висели на стене его комнатки, заполненной полуфабрикатами, материалами, инструментами.

Лютни продать было почти невозможно. Играли на лютнях только в том же ансамбле «Pro Anima». Парочку инструментов купили коллекционеры, еще несколько — музеи. Но изготовление лютней — дорогое удовольствие. Одни материалы стоят бешенных денег, и на зарплату музыканта филармонии их не купишь, этой зарплаты и на еду-то не хватало. Поэтому приятель делал на заказ гитары. Гитары продавались, а деньги тратились на материалы для инструментов, которые «для души». Типичный питерский тунеядец.

Другой мой приятель обеспечил себе занятость, устроившись сантехником. Обслуживание нескольких зданий оставляло ему много свободного времени, в которое он сочинял стихи. Свои стихи он совсем не ценил, но сочинительство позволяло ему быть вхожим в круг творческих людей, чьи стихи он любил и ценил. Но богема и творческие тусовки состояли тогда из людей не очень обеспеченных и не всегда умеющих делать что-то своими руками. Поэтому мой приятель помогал им чинить водопровод и сантехнику, когда возникала необходимость. Потом стал помогать делать и другие домашние дела, до которых у поэтов и музыкантов не всегда доходят руки, что-то чинить, ремонтировать. Такую помощь творческим людям мой приятель считал своим вкладом в развитие культуры.

Уже в Минске, будучи занятым в государственном институте в качестве руководителя отдела, я тоже собирал по вечерам семинар тунеядцев, одним из которых был Александр Грицанов — человек титанической работоспособности, работу которого ни одно государственное учреждение не могло бы занести в трудовую книжку. Грицанов издавал книгу за книгой, книги, которыми могли бы гордиться большие институты, но для государства он оставался тунеядцем.

Все самое лучшее, самое ценное делается свободными людьми в свободное от обязательной занятости время. Свободное от заботы о хлебе насущном, от исполнения обязательных ритуалов и норм, предписанных должностями, записи о которых вносятся в трудовую книжку. И речь не только о стихах тунеядца Бродского, но и о труде Стива Джобса и Стивена Возняка в гараже, когда они бросили учебу и не были заняты в народном хозяйстве.

Читая свою трудовую книжку, я думаю еще об одном аспекте своего тунеядского прошлого. А почему мне (и моим друзьям тунеядцам) не приходило в голову выходить и протестовать, оказавшись в таком положении?

Да, быть безработным в Советском Союзе было совсем не просто. Я понимал, что оказался в таком маргинальном положении в стране, где по общему представлению нет и не может быть безработицы, именно потому, что вся система не предусматривает свободных и независимых от обязательной занятости людей. Не предусматривает — и хорошо. Никто меня не трогает, и я могу заниматься тем, чем хочу, платя за это тяжелым трудом. Но я понимал, чем и за что плачу. С меня никто тогда не требовал уплаты налога. Что было бы, если бы потребовали? Не знаю. Давно это было.

Точно так же я понимал не просто несовершенство системы, когда был без работы в независимой Беларуси, и вопиющую несправедливость. Для меня и таких, как я, в Беларуси действовал запрет на профессию. Еще до изгнания из ОНТ, после закрытия моей телепередачи на БТ, я попал в список тех, кого нельзя пускать в здание телецентра на Макаенка. Этот список был у всех вахтеров.

В 2003 году распоряжение министра образования запретило брать меня на работу в учреждения образования. И, будучи безработным тунеядцем, я умудрился разработать программу переподготовки менеджеров образования, которую реализовывала в вузах Минска и Гродно моя жена. Понимание несовершенства и несправедливости системы меня раздражало, но я мог ее обойти. Протестовать против запрета на профессию я стал уже позже, когда сотни людей попали под его действие, когда начался разгром Гродненского университета, массовые увольнения преподавателей и профессоров по идеологическим мотивам.

Само по себе понимание несовершенства и несправедливости не побуждает к протесту — оно мотивирует к поиску возможностей, стимулирует к преодолению препятствий и помех.

Но достигнутым пониманием можно делиться с другими.

Что мы должны понимать про тунеядцев? Тунеядцами система считает не бездельников и лентяев, а только тех, кого не может учесть и включить в свои ритуалы и нормативы. Признавая безработных тунеядцами, система расписывается в своем бессилии создавать для них рабочие места.

Во всем мире за безработицу несет ответственность государство. Это из-за неправильной экономической политики в государстве растет безработица. Это ошибка государства, и оно либо исправляет эту ошибку, стимулируя создание рабочих мест, либо оплачивает свою ошибку пособиями безработным.

Что возмущает в нашей современной Беларуси? Мало того, что государство закрывает глаза на существующую безработицу, учитывая только один процент безработных. Мало того, что даже насчитав в стране сотни тысяч тунеядцев, государство только чуть-чуть откорректировало свою статистику, признав безработицу в размере 5-6%. Так наше государство еще и пытается переложить ответственность с больной головы на здоровую: вместо пособий по безработице оно обкладывает их налогом.

В категорию тех, кого государство сочло тунеядцами (социальными иждивенцами), попадают самые разные люди. И те, кто очень много трудится, и те, кто долго не может найти работу. И те, кому просто нужно свободное время, а не фиктивная занятость на госпредприятиях, и те, для кого такая «свобода от занятости» обременительна и непосильна.

Многие из тунеядцев зарабатывают куда больше, чем те, кто числится на работе на предприятиях банкротах, в научных институтах, в других учреждениях, где размер зарплаты является оскорблением человеческого достоинства, как и пенсия, начисленная за десятилетия такой «работы». Для них заплатить такой налог ничего не стоит. Почему же они не хотят этого делать?

Да потому, что декрет № 3 просто оскорбляет этих людей. Это даже не налог, а штраф. Штраф за то, что не является преступлением, проступком, не содержит в себе вообще никакой вины. Штраф гражданам за ошибки и несовершенство государства.

Платить такой штраф/налог нельзя по моральным основаниям.

И есть те, кто просто живет ниже уровня бедности, они не могут этот штраф/налог заплатить.

Только преступное государство требует от граждан оплаты своих ошибок.

Но и все сказанное еще не исчерпывает всего содержания темы тунеядцев.

Давайте вспомним о безусловном доходе, который начинают обсуждать во многих развитых странах.

Развитые страны уже не нуждаются в том, чтобы загружать занятостью всех своих граждан. Производительность труда в современном мире так высока, что 20-30% работающих могут обеспечить необходимый уровень жизни всем остальным.

А что делать остальным? Им предлагается стать такими тунеядцами, которые могут вносить посильный вклад в культуру, потребляя ее, творя культуру (как мастер лютней, о котором я говорил) или помогая творцам кто чем может (как мой ленинградский приятель-сантехник). Для этого людям и предлагается безусловный доход. Живите и делайте то, что хотите, на что хватает вашей фантазии, воображения и совести.

Но это развитые страны и государства! А наше?

А наше, вводя штраф/налог на социальное иждивенчество, на тунеядство и на созданную самим же государством безработицу, еще раз признается, что «за цивилизованным миром оно свой народ не поведет».

Ну, не поведет, так не поведет! Давайте пойдем туда сами!

Как? А так, игнорируя и бойкотируя пустую занятость на тех позициях, которые предлагает наше нецивилизованное государство, и работая над тем, что мы сами считаем нужным и правильным!

Правда, надо подумать, а что же считать нужным и правильным. Давайте думать вместе.

У нас, тунеядцев, есть для этого время, не правда ли?

«Беларусский журнал»