Философия — это то, чем я занимаюсь.

После того, как я снял с себя все должностные обязательства, перестал управлять и руководить структурами, которые когда-то создал, и не закрыл их к 60-и годам, философия стала моим повседневным занятием.

До этого я тоже уделял философии много внимания, но в ряду других своих дел. Дел было много разных, я работал в сфере образования, политики, бизнес-консультирования, в СМИ, в церкви. Поэтому меня часто путали с политологами, журналистами и т.д., называя разными словами, даже писателем и религиозным мракобесом. Я же всегда говорил, что я методолог и философ. Методолог и философ.

Сейчас я философ и методолог. Именно в таком порядке. Методолог определяется, в первую очередь, в практике, философия сопровождает методологическую работу. Сейчас все иначе. Я, в первую очередь, занимаюсь философией, уйдя от непосредственной индивидуальной практики, и методология для меня — это такая философия. Методология — это и есть философия. Отличная от других философий прошлого и настоящего.

Зачем я это говорю? Затем, что о чем бы я не говорил, я говорю, как философ. Как философ, работающий в СМД-подходе, т.е. методолог.

Например, я говорю о «выборах», об угрозе независимости страны, о чем угодно — я всегда говорю, как философ-методолог. Что это значит?

Те, кто хоть немного знаком с моей философией (таких действительно немного, и те, кто знаком, обычно знаком совсем немного), знают, что эта философия сосредоточена на двух объектах: мышление и Беларусь.

С мышлением — понятнее, это традиционный объект философии, а для методологии — главный и основной. Понятнее, но не проще. Но это отдельная тема.

С Беларусью — сложнее. Может ли Беларусь быть объектом и предметом философской работы, предметом и объектом мышления? Для меня это серьезный вопрос, достойный того, чтобы посвятить ему всю жизнь. Но я знаю, как к этому относились и относятся многие люди, с которыми я об этом говорил. А относятся к этому без восторга, без понимания и одобрения. Большинство моих коллег по методологическому движению отнеслись к моей программе с полным непониманием, а кое-кто даже с презрением. С их точки зрения, Россия — достойный объект для мышления, а Беларусь никак на это не тянет. Поэтому я не только уехал из Москвы в Минск, но и постепенно прервал почти все связи и отношения с московским методологическим сообществом. Впрочем, не только с московским. С украинским сообществом контакты есть, но не продуктивные. С остатками рижского сообщества сохраняются исключительно дружеские отношения, но не рабочие. Но в самом начале я получил очень высокую оценку своей программы «Думать Беларусь» от Олега Игоревича Генисаретского, и мне этого вполне достаточно.

«Беларусь: философская и методологическая проблема» с этой главы начинается мой программный текст, в котором намечена и отчасти сформулирована программа разворачивания моей философии. Это вызывающая и эпатажная программа для философов, привыкших ориентироваться на то, о чем мыслят великие философы. Поскольку никто из великих всемирно известных философов никогда ничего не говорил про Беларусь, не думал о ней, а многие даже не подозревали о ее существовании, то и беларусские философы не интересовались этой темой (за некоторым исключением, но это тоже отдельная тема). И совершенно напрасно. Чтобы философия была не абстрактной и спекулятивной, в доступности у философа должна быть конкретная проблема и его собственная задача. Конкретной и практической проблемой для беларусского философа может быть уникальная, ни на что не похожая Беларусь. Я не настаиваю, чтобы все этой проблемой занимались. Но моя программа развития философии в стране исходит именно из этого.

«Думать Беларусь» — это про мышление, конкретное и практичное.

Конкретность мышления задается уникальной, неповторимой Беларусью — объектом и предметом мышления. Отсюда факультативная теме, проблема и задача для философствования — индивидуальность. Как можно и нужно мыслить индивидуальность, т.е. то, что ни на что не похоже, не имеет аналогов и прототипов.

Практичность мышления задается участием в процессах развития, становления, преобразования объекта. Поэтому я участвую во всех процессах развития Беларуси, которые мне доступны.

Так вот, о выборах, электоральных процессах и политике.

В электоральных и политических процессах воплощено коллективное мышление большого сообщества, осознающего себя нацией.

Поэтому я не мог и не могу об этом не думать. Я в 1994 году консультирую президентскую кампанию кандидата Шушкевича. Имею возможность изучать и анализировать электоральные и политические процессы. Кое-что я начинаю понимать про уникальный и неповторимый случай Беларуси.

Чтобы разобраться с этим лучше, я иду сам на выборы в парламентской кампании 1995 года. Не потому, что очень хочу стать депутатом — мне было бы скучновато просиживать штаны в Овальном зале, я бы, и став депутатом, продолжал заниматься методологией и философией. Я участвовал в тех выборах, чтобы получить непосредственный опыт и изучить все процессы изнутри. Я это сделал. И написал об этом книгу.

Затем я участвовал в создании Объединенной гражданской партии, потом инициировал с Санниковым «Хартию’97». Работал с независимыми профсоюзами, продолжал анализировать все электоральные кампании, работал со многими кандидатами в президенты. Накопил большой материал, много знаю. Системно и многопланово.

Но в спорах мне приходится иметь дело с мнениями, которые основаны на каком-то узеньком аспекте, на абстрактных установках и штампах из учебников политологии, на линейных упрощенных умозаключениях.

Порой со мной спорят весьма забавным образом:

1. Подавляющее большинство реагирующих на то, что я пишу, воспринимают меня равными себе. Даже не равными, а одинаковыми. Думают, что я такой же невежественный, ничего незнающий, как они сами, и спорят со мной, как чайник с чайником, обыватель с обывателем. Я толерантен и очень терпелив. На первые вопросы и возражения такого типа я отвечаю вежливо. Чаще отвечаю вопросом на вопрос. Ну, мало ли! Ведь это я мог ошибиться в интерпретации первых реплик собеседника и оппонента. А вдруг он знает и понимает больше меня. Ну а потом все зависит от вежливости и рефлексивности оппонента. Часто начинают просто обижаться, от обиды переходят к хамству. Но были редкие случаи, когда и с обывателем можно было нормально и серьезно поговорить. И в реале, и в интернете такое бывает. Хотелось бы, чтоб чаще.

2. Я часто говорю о предметах специальных и специфических, и есть предметы, которые я никогда не обсуждаю, хотя могу пошутить о них. Я не говорю о спорте, о сексе, о феминизме, о моде, о еде. Люблю собак и кошек, могу об этом поговорить, но там нет предмета для споров. Бывает говорю о науке, о религии, об этике, о политике. Науки бывают разные. Религии тоже. Этика, как бы это ни было печально, тоже не одна на всех. Ну, про политику все всё понимают.

Никогда не спорю с физиками о физике, с математиками о математике, с экологами об экологии. Там, где я недостаточно компетентен, я предпочитаю слушать специалистов. Иное дело экономика, лингвистика, этно- и культурология, история, социология, психология и некоторые другие дисциплины. Тут я имею некоторые, не абсолютные, но некоторые компетенции. В первую очередь, методологические и философские. Меня интересуют не специальные предметные знания лингвистов или семиотиков, а способ их мышления. Бывают споры с генетиками о генетике или об экологии с экологами, например, но именно философские и методологические аспекты этих дисциплин становятся предметом споров — то, в чем я компетентен, а не собственно предметные знания.

Меня очень занимают философские и методологические проблемы искусственного интеллекта, способ мышления о глобальных проблемах, как геополитических, так и экономических, технологических и гуманитарных.

Искомой в этих спорах является истина. А способ приближения к истине — это логика, онтология и методология. Это то, чем я и занимаюсь. И тут чаще всего можно прийти к удовлетворительному результату споров. Редко бывает, но бывает.

3. Религиозные споры — отдельная тема. Тут многое упирается в твердолобость участников и мракобесие, как религиозников, так и атеистов. Ну и ладно. Религиозные споры вечны.

4. В политике мой интерес направлен на политическое мышление. И здесь возникает самая дурацкая ситуация. Стоит мне заговорить о политике, как ко мне начинают относиться как к политику. А я был и остаюсь философом и методологом, а также исследователем и аналитиком.

Я не политик, я знаю о политике во много раз больше, чем сами политики. И это нормально, поскольку я исследую политику и занимаюсь аналитикой. Но это страшно бесит самих политиков. Политика — их дело, смысл их жизни, некоторые даже путают ее с призванием. А тут приходит некий философ и заявляет, что лучше их знает их дело, смысл их жизни, их призвание.

Как такое можно стерпеть? Но это именно так и обстоит. И с этим следовало бы смириться.

Но нет. Начинают обвинять меня:

• в монополизации истины;
• в политизации чего-то там (например, НГО или философии);
• в попытках сидеть на двух стульях, быть одновременно и аналитиком, и политиком;
• в авторитаризме и диктате, в грантосостве, в гэбизме, в... ну, всякое такое.

А я просто философ и методолог. Я разбираюсь со всеми способами мышления.

С мышлением обывателей и политиков.

С мышлением ученых в разных науках.

С мышлением менеджеров, руководителей и лидеров, включая религиозных.

Ну и с мышлением самих философов. Но это уже совсем особый разговор. Вот с кем я никогда не устану спорить, так это с беларусскими философами. Это уже до конца жизни. С возрастом, с уменьшением сил, энергетики и активности я могу терять интерес к политике, религии, некоторым наукам, даже к научно-технической революции и прогрессу, но не к философии.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: