В мае 2015 года Беларусь стала участником Болонского процесса. Впереди — реформирование высшего образования по европейским стандартам в соответствии с т.н. «дорожной картой».

О том, что на практике повлечет включение в Болонский процесс, и о том, кому и зачем в Беларуси необходим Национальный университет, «Беларусский журнал» узнал у координатора Летучего университета, методолога, социолога Татьяны Водолажской.

— Нас приняли в Болонский процесс. Что это значит для беларусских студентов?

— Это значит, что в будущем беларусские студенты смогут включиться в глобальную систему профессиональной подготовки. Те из них, кто наиболее мотивирован, смогут использовать этот шанс для встраивания в более современную европейскую систему. Это дает нашим студентам возможность догнать европейское пространство даже не столько по уровню знаний, сколько по образу жизни.

— Не будет ли это связано с «утечкой мозгов»?

—  Думаю, что отчасти будет. Но я бы даже называла это не столько «утечкой мозгов», сколько в целом утечкой активности, мотивированности людей, которые настроены на активную жизнь, карьеру и мобильность. Но вопрос еще и в том, насколько полно нормы Болонской системы будут у нас применяться. Возможно, беларусское государство, которое тоже озабочено проблемой «утечки мозгов», придумает, как при сохранении видимости демократического процесса создать некий небольшой заслон для таких «утечек».

— А к беларусскому рынку труда Болонский процесс поможет приспособиться?

— Болонская система предполагает не только мобильность студентов, но и определенные согласования интересов самих вузов, работодателей, студентов, родителей, т.е. всех заинтересованных сторон. И тут вопрос скорее в том, насколько сами беларусские работодатели готовы включаться в этот процесс и насколько их туда допустят. Насколько я знаю, сейчас, по оценкам Общественного Болонского комитета, беларусские работодатели не в состоянии формулировать свои запросы, выходить со своими требованиями, задачами и целями к образованию. Тем не менее, беларусский рынок встроен в мировую систему, мы не находится на острове, у нас развиваются сферы IT, маркетинга, дизайна.

— Но пока первый важный шаг, связанный с Болонским процессом, — чтобы работодатель понимал, что диплом бакалавра — это полноценный диплом о высшем образовании.

— Да, всем надо будет привыкнуть к тому, что это все значит. Кто такой бакалавр, кто такой магистр. Я думаю, на данный момент это мало понимают в самих вузах, и еще не дошло до работодателей.

— А чем выгодно включение в Болонский процесс беларусском государству?

— Самая простая и прагматичная вещь — это доходы. Понятно, что включение в Болонский процесс — это дополнительная возможность принимать иностранных студентов. Беларусь не работает на рынок образовательных услуг для студентов из стран к западу от нее, но зато приглашает студентов из стран, расположенных восточнее. Спрос достаточно большой, и государство на этом зарабатывает. Закономерно, что у студентов возникает вопрос: будет ли их диплом признаваться в Европе? Таким образом возникает конкуренция, и Беларусь проигрывает здесь странам Евросоюза. И как только к этому образованию добавится маркер, что это европейский диплом (при том, что по содержанию может не измениться ничего), то мы сразу получим увеличение числа потребителей этого образования из-за пределов Беларуси. Мне кажется, что это самый простой, меркантильный, очевидный и оправданный ход.

С другой стороны, мне кажется, что беларусское правительство также стремится развивать за счет Болонского процесса и свой имидж. Ведь мы все больше позиционируемся как «специфическая» демократия, не только «русские со знаком качества», но уже и «европейцы со знаком качества». Социальное государство, конкурентоспособная страна, способная встроиться в глобальные процессы. Это имидж, к которому власть стремится.

— В требованиях, которые прописаны в «дорожной карте» (списке трансформаций, которые Беларуси предстоит пройти для полного включения в Болонскую систему образования) присутствуют пункты, связанные с академическими свободами. Реализуемы ли они?

— Все зависит от глубины и качества этой реализации. Потому что если относиться серьезно даже к введению системы кредитов, содержанию бакалаврских программ, начинать разбираться с этим по существу, то это кардинальные изменения в системе образования. Мне кажется, этого у нас никто не собирается делать. Беларусская система образования не готова к таким переменам. Но поскольку все это можно сделать формально, то можно и в области академических свобод что-то сымитировать. В любом случае, это лучше, чем ничего, поскольку создает нормативную базу для инициативы, которая, может быть, когда-нибудь появится. Кто-то из студентов ей захочет воспользоваться, и у них будет чуть больше шансов. Но вот в смысле реальной активизации студенческого движения, вовлечения людей, их мотивации — конечно, все это будут моделироваться так, чтобы «ничего плохого из этого не вышло».

— Выходит, даже если включение в Болонский процесс будет проходить формально, это все равно плюс и для студентов, и для государства?

— Думаю, да. Никто ничего не теряет — это точно. Мотивированные и активные получат больше возможностей. Может быть, это создаст более прозрачную систему, чуть больше пор, через которые будут проникать европейские стандарты.

— Сегодня много говорят не только о Болонском процессе, но и создании в Беларуси Национального университета. Кому и зачем нужен этот проект?

— Единицам, которые не могут быть описаны как некая социальная группа, класс. Я бы сказала, это те, кто чувствует себя «правящим классом» — не в смысле причастности к верхушке сегодняшней власти, а в смысле отношения к стране. Это те, кто думает о перспективах, будущем, развитии в масштабах страны. В Беларуси есть люди, которые имеют и реализуют программы по изменению страны, и в рамках этих программ им нужен Национальный университет.

— Т.е. Национальный университет — это сугубо инструмент нациостроительства?

— Нациостроительства и страно-строительства, строительства страны. С нациостроительством могут быть вопросы, регулярно звучит мнение, что нации уже не строятся, это уже не нужно и не модно. Пожалуй, да — все, что можно было построить, уже построено. Но мы продолжаем жить в национальном государстве, и во многом наша жизнь зависит не только от внешних факторов, но и от решений и действий внутри страны и в масштабах страны. А для этого нужно, чтобы кто-то о них думал, был готов их делать. И здесь нужен Национальный университет.

— А чему в таком Национальном университете могли бы учить и какими принципами при этом руководствоваться?

— Здесь есть два аспекта. Первый — это должен быть наш, беларусский университет. Этот аспект активно обсуждается, есть разные подходы и позиции в том, что делает университет беларусским. И это хорошо.

Но есть и второй аспект, который, как ни странно, сейчас важнее. В рамках мышления о Национальном университете возникают вопросы, которые сейчас являются ключевыми вопросами высшего образования во всем мире. Массовое высшее образование, которое ориентировано на рынок труда, на профессиональную подготовку, не видит в университетах «центров мысли», мест, где создаются поколения, которые впоследствии меняют страну. На сегодняшний день университеты работают, в лучшем случае, на самореализацию конкретных людей, помогая им лучше встраиваться в рынок. А вот кто и где сегодня готовит тех, кто меняет страну, тех, кто делает культуру, двигает ее? Еще остаются такие места, возникшие, скорее, не благодаря, а вопреки. Например, старые научные центры, типа CERN (Европейская организация по ядерным исследованиям), вокруг которого уже возникла своя система образования.

Поэтому, если мы думаем про Национальный университет, то нам нужно думать не только про сохранение нации, исследования, беларусскую культуру, язык, но думать и о том, что университет должен выполнять эту вторую функцию.

На самом деле, сейчас некой идеальной формы Национального университета нет. Есть разные пробы, есть попытки найти что-то новое. Нужно думать, что мы можем предложить во всем европейском, мировом пространстве в качестве университета. Не учреждения высшего образования, а университета. И чему там учить — это, наверное, одна из главных проблем. Ведь содержание образования современного человека — это, в принципе, одна из самых глобальных проблем.

— В чем тогда может состоять специфическая беларусская модель национального университета, которая не будет основана на переносе европейских стандартов?

— Было бы очень странно придумать с нуля что-то совершенно уникальное и попытаться целиком это «нечто» реализовать. Когда-то мне показалась прекрасной идея Теодора Шанина, которую он в начале перестройки предложил министру образования: создать несколько университетов: российско-американский, российско-британский, российско-французский и т.д., т.е. всех основных моделей, которые существуют. Предполагалось создать их аналоги, и когда они начнут развиваться, конкурировать на российской почве, через какое-то время найти свою собственную модель.

Университет — это процесс, это становление модели, которая отвечала бы и вызовам современности, и возможностям интеллектуального поля.

— Если идти от противного, то от каких принципов, создавая Национальный университет, стоит отказаться?

— Во-первых, Национальный университет не должен быть ориентирован на профессиональную подготовку в соответствии с требованиям рынка труда. И это проблема, поскольку в таком случае необходимо думать о том, чем мы будем мотивировать студентов, если не дипломом специалиста. Но если пойти по тому же пути, по которому идет массовое образование, это сразу уведет университет в сторону.

Второе, чего не нужно делать, — это пытаться копировать традиционные структуры отделений, факультетов и кафедр. Необходимо придумать всю систему заново, исходя из того, кого должен выпускать этот университет, и кого он может выпускать. Я имею в виду тот интеллектуальный ресурс, который присутствует в Беларуси, который готов воспроизводить тех, кто будет его самого превосходить. Не стоит пытаться отразить в Национальном университете полный спектр университетских дисциплин. Необходимо искать что-то уникальное. Я бы шла по пути предоставления места и возможности развития всему уникальному и лучшему, что есть в Беларуси.

Я бы отказалась и от варианта размещать университет за границей. Наверное, такое явление, как Национальный университет в изгнании, имеет право на существование. Но для этого он должен сначала сформироваться, а потом уже в это изгнание попасть. Построить Национальный университет изначально в рамках другой страны, с нуля, невозможно. Ведь университет — это, прежде всего, сообщество людей, строящих этот университет. Без этого сообщества можно создать скорее учреждение образования. Плюс накладывается множество ограничений национальных законодательств, необходимость встраиваться в литовскую, польскую (какие бы она ни были хорошие) систему образования. В общем, я бы не питала иллюзий по поводу Национального университета за границей. Перенести университет — можно, а вот построить с нуля за границей — вряд ли.

— Давайте представим, что такой университет создается в Беларуси. Кто может войти в сообщество, которое его создаст?

— Одна из главных проблем проекта Национального университета — вовсе не нехватка тех, кто готов прийти в него работать. Собрать выдающихся людей, знатоков своего дела — легко. Сложнее собрать тех, кто готов «думать университет», заниматься вопросами содержания образования, устройства всей его структуры. Поэтому сообщество тяжелее скрепить единой идеей университета. Не хватает как раз держателей этой идеи, которые готовы постоянно о ней думать, предлагать подходы.

Кроме того, если думать о каких-то инновационных формах образования, хорошо, чтобы в университет вошли те, кто традиционно в университетах не присутствует: практики, мастера своего дела, которые не являются преподавателями по профессии. Мы в Летучий университет зовем, к примеру, не только преподавателей литературы, но и выдающих литераторов. Не преподавателей дизайна, а дизайнеров.

— Есть ли на данный момент финансовые ресурсы для создания Национального университета?

— На данный момент — нет. Для Национального университета идеологически важно, чтобы это были главным образом внутренние ресурсы. Важно, чтобы бизнес, меценаты обратили внимание на эту сферу. Но я не знаю, есть ли такие люди в Беларуси.

Сегодня мы не можем «учредить» Национальный университет внутри страны. Но зато мы можем делать шаги для подготовки этого, развивать идею университета, развивать сообщество, экспериментировать с формами образования.

Для Беларуси, например, очень актуальна глобальная проблема — «человеческая частичность», которую создает нынешнее образование. Она связана с профессионализацией, рынком труда и т.д. Никто не берется даже представить человека, соразмерного стране или мировой культуре. В лучшем случае, мы готовим человека, который хорошо ориентируется внутри системы и вместе с ней куда-то двигается, но точно не того, кто готов на рефлексию, создание чего-то нового, изменение этой системы.

— Но тогда каким должно быть образование людей, способных менять мир?

— Его нельзя построить только на принципах научного знания или только на инженерном знании (даже если иметь в виду социальную инженерию). Мы можем показать пальцем на людей, которые таковыми являются, но как они такими стали? Как организовать такого рода образование — мы пока не знаем.

И второй момент, еще более сложный и проблемный сейчас, — это то, что современный человек, при всем техническом развитии, стал очень сильным. Наука и техника хорошо оснастила не просто человечество, но и каждого конкретного человека. Небольшие действия, осознанные и не очень, создают колебания, которые способны изменить мир. А соответствовать этому на гуманитарном уровне, на уровне ответственности, мне кажется, человек не в силах.

Раньше образование было связано, главным образом, с тем, чтобы оснастить человека знаниями о мире. А вот знаний о себе, о том, как доращивать себя, соответствовать тому, что ты уже умеешь делать — не хватает. Нет главной, антропологической составляющей образования — работы над собой.

Я не думаю, что можно придумать курсы по научению делания себя соразмерным собственным знаниями и требованиям мира. Но каким-то образом люди становятся таковыми. Значит, можно что-то делать: например, создавать среду, которая будет способствовать этому.

В гессевской Касталии можно найти вдохновляющие идеи. Если помните, там «игроки в бисер» составляли жизнеописания, а это колоссальная практика простраивания своей жизни через некие культурные прототипы, образцы. Подобные вещи дают опыт совершенно особых отношений с миром. Есть также «устная история», которая часто рассматривается просто как метод сбора исторических фактов. Но это ведь полноценная гуманитарная и антропологическая практика для того, чтобы человек (тот, кто спрашивает) встраивал себя в историю.

Про подобные формы работы надо думать, их нужно встраивать в образование. Именно за ними будущее.