«Мягкая беларусизация» является реакцией на угрозы «русского мира» по принципу: «Меня ударили — я упал».

Перед угрозой «русского мира» беларусские власти изменили тренд и говорят о развитии национального сознания, распространении беларусского языка, укреплении национальной идентичности. Однако все действия властей носят хаотичный характер, похоже, они и сами не понимают, какой путь предлагают обществу и какова конечная цель этого пути.

Что такое «мягкая беларусизация»? Почему официальный Минск пытается перехватить инициативу беларусизации у демократической части общества? Способна ли лукашенковская Беларусь стать беларусской?

На вопросы Службы информации «ЕвроБеларуси» ответил директор Центра европейской трансформации Андрей Егоров.

— Прогосударственный БРСМ проводит «Дзень вышыванкі», в государственные СМИ все больше просачивается беларусский язык, Минобразования обещает с нового учебного года увеличить количество часов беларусского языка в начальной школе. Все эти действия можно только приветствовать. Но есть ли основания говорить о новом курсе беларусских властей — о «мягкой беларусизации»?

— Все это свидетельствует о том, что у беларусских властей изменился тренд: сейчас они больше готовы уделять внимание развитию национального сознания, распространению беларусского языка, укреплению национальной идентичности. Но во всех действиях не прослеживается программного подхода, и нет никакой уверенности, что власти сами четко понимают, что они предлагают обществу. Пока это набор разрозненных действий, связанных общим представлением о необходимости усиления национальной идентичности под угрозой слияния беларусского населения с «русским миром».

— По большому счету, «мягкую беларусизацию» можно считать ответом на угрозы «русского мира»?

— Ответом действия властей назвать сложно, скорее, это реакция: меня ударили — я упал. Мы наблюдаем примерно такое же реактивное реагирование, когда ничего не делать нельзя, но решиться на обстоятельный четкий ответ беларусские власти тоже не могут. Мы наблюдаем попытки найти возможные ответы на вопросы в рамках, приемлемых для беларусских властей и одновременно дающих хоть какой-то эффект. Такая неспособность найти адекватный ответ на вызовы.

— Уравнивание в правах русского и беларусского языков по количеству часов изучения в начальной школе не даст положительного эффекта, о чем свидетельствует опыт советского образования и первых лет независимой Беларуси. И референдум 1995 года ясно показал, что происходит с языком титульной нации в русскоговорящем обществе. Что властям следовало бы сделать для разворота в сторону беларусизации?

— То, что беларусскому языку будут уделять больше внимания в начальной школе, что расширяется сфера его употребления, — все это неплохо. Но предпринимаемых действий критически мало. Нужно было бы работать над расширением представлений беларусов о национальной идентичности: рассказывать об истории Беларуси, о героях и культуре — создавать образцы гордости за свою страну. Достойные образцы, которыми можно гордиться не только на периферийно-местечковом уровне, но которые по своей ценности будут сравнимы с общемировыми ценностями.

Парадокс состоит в том, что Беларусь имеет своего Нобелевского лауреата, который позволяет выстраивать национальную идентичность в противовес российской пропаганде. Светлана Алексиевич, которая занимает достойное место среди национальных литератур всего мира и выводит на мировой уровень беларусскую литературу, — прекрасный пример, на котором можно воспитывать подрастающее поколение беларусов. Но беларусское государство не может признать Светлану Алексиевич, которая ей идеологически чужда. Как быть, что делать? В этих внутренних противоречиях власть пытается строить идентичность на кондовых, плохих образцах привычного советского времени либо времени правления Лукашенко, которое так и не смогло создать достойных образцов ни в литературе, ни в культуре, ни в музыке, ни в театре, ни в науке — нигде.

Поэтому обращаться за содержанием больше некуда, кроме как к независимой части беларусского общества, которая все это время работала над созданием культурного контента. Вот такой парадокс вырисовывается.

— Когда руководитель страны не умеет грамотно разговаривать ни на русском, ни на беларусском языке, становится стыдно за страну. Но имеет ли шансы лукашенковская Беларусь стать беларусской Беларусью?

— Не вижу никакой проблемы, что наш президент допускает речевые ошибки: как выучился, так и говорит. Когда нужно говорить по-беларусски, он разговаривает на беларусском языке, и может это делать. В принципе, он воспроизводит распространенный в Беларуси тип речи, что не страшно само по себе.

Но лукашенковская Беларусь не может стать беларусской не потому, что президент не умеет грамотно разговаривать. Режим, который Лукашенко выстраивал все время своего правления, не является беларусским по сути, он отвергает национальную идентичность. Режим Лукашенко строился на базе денационализированного советского человека, воспроизводил выхолощенную модель общества, очищенного от национально-идеологических наслоений, в котором человек представляется исключительно как фигура, лояльная государству. Лукашенко воссоздал советский народ в рамках отдельно взятой Беларуси.