Первая пресс-конференция гражданской инициативы «Хартия'97» (10 ноября 1997 года)

Надо не просто взять власть, а привести страну к переменам.

10 ноября 1997 года был опубликован документ «Хартия’97», в котором говорилось, что беларусы «не намерены мириться с произволом, попранием законов, преступлениями против всего народа и отдельной личности, совершаемые властями, и готовы вместе бороться за свои права и свободы, за восстановление демократии и законности в стране». Это стало началом работы знаменитой беларусской гражданской инициативы «Хартия’97».

Сайт Charter97.org опубликовал интервью с известным беларусским философом и методологом, общественным деятелем Владимиром Мацкевичем, который принадлежит к числу основателей инициативы, является автором текста декларации «Хартия’97».

— Владимир Владимирович, 20 лет назад, когда создавалась инициатива «Хартия’97», вы стояли у ее истоков. Как это было?

— Я достаточно хорошо это помню. 10 ноября — это объявление гражданской инициативы «Хартия’97». А начиналось все почти годом ранее, в декабре 1996-го. Мы встретились с Андреем Санниковым где-то через 2-3 недели после государственного переворота, который произошел в ноябре, и как-то сразу подружились.

Наверное, мы были одной из групп, которые не потеряли голову после этого катастрофического поражения демократии в стране и начали двигаться. Собственно, почти год ушел на то, чтобы потом объявить «Хартию». Это было достаточно новое (хотя я не скажу, что совсем принципиальное новое) политическое явление в Беларуси, но серьезно отличавшееся от всего того, что было до этого.

— И чем «Хартия’97» все-таки отличалось? Почему возникла необходимость именно в этой инициативе?

— Дело в том, что конец 1996 года — это очень большое поражение демократии в Беларуси, поражение, в первую очередь, той стратегии, которой придерживались политики и политические партии на тот момент. В 1997 году инициатива начала переходить от политических партий к общественным структурам. Были созданы правозащитные движения: Белорусский Хельсинский комитет — с Татьяной Протько во главе, возникла «Весна-96» — с Алесем Беляцким. Александр Потупа был инициатором создания Ассамблеи неправительственных организаций. То есть инициатива переходила от политических партий к организованному гражданскому обществу.

«Хартия’97», наверное, была самой свежей, самой принципиальной в принятии этой инициативы. К этому времени, когда мы познакомились с Андреем Санниковым, я уже в общих чертах подготовил программу, которую реализую до сих пор — программу культурной политики. Она включала в себя этапность: десоветизация, беларусизация, европеизация. Нужно было создать общественное движение, которое было бы достаточно мощным и способным решить те задачи, которые, как нам тогда казалось, стоят перед страной и перед демократическим движением в стране. Оно предполагала триединство: университет, партия, газета. Газета — в широком смысле, как работа со средствами массовой информации, и поэтому уже к февралю мы с Андреем Санниковым подключили к нашей работе Петра Марцева и его «Белорусскую деловую газету».

Петр Марцев привел с собой Виктора Ивашкевича и Дмитрия Бондаренко. И, собственно, эти пять человек, начиная с февраля 1997 года, продумывали, разрабатывали и двигали инициативу «Хартия’97», которая предполагалась, с одной стороны, как широкое общественное движение, как аналог партии. Но не партии — как те, которые сложились к этому времени и которые очень сильно разочаровали и нас, и все беларусское общество. Но как прототип. И потом Дима Бондаренко нашел для этого прототипа название. В том году как раз отмечалось 20-летие чехословацкой «Хартии-77».

Интенсивные демократические движения в Сербии стали прототипами нашего движения. Но мне не удалось тогда убедить моих товарищей в том, что партию нельзя понимать в буквальном смысле. На тот момент партии уже были не актуальны, не адекватны сложившейся политической ситуации. Нужно было именно общественное движение. Поначалу это было. И, кстати, насколько я помню, главный редактор Charter97.org Наталья Радина была одной из чемпионок сбора подписей под «Хартией». Она собрала какое-то неимоверное количество подписей по сравнению со всеми остальными волонтерами-участниками.

Этот этап набора сторонников, который начался после объявления «Хартии», создавал широкое общественное движение. Тогда было собрано около 120 тысяч подписей под хартийным воззванием. А потом Андрей Санников нашел ресурсы, и был создан Народный университет. Газетная линия, или третья составляющая часть, связанная со СМИ, потом проявилась в том же интернет-ресурсе «Хартия’97», который возглавляет Наталья Радина.

Я состоял в «Хартии» в подготовительный период и потом — где-то 3-4 месяца после ее объявления. Потом отошел от этого. Мне кажется, что Дима Бондаренко с его могучей энергией, энергетикой, инициативностью повернул инициативу от прототипа «Хартии-77» в сторону сербского «Отпора», что потом проявилось в создании молодежного движения «Зубр». Но я до сих пор считаю «Хартию’97» очень актуальной, богатой идей и мощным воплощением ее, по крайней мере, до некоторого периода.

— Что на данном этапе нужно делать, чтобы изменить ситуацию?

— Я думаю, что та стратегия, которую мы с Андреем Санниковым обсуждали (десоветизация, беларусизация, европеизация, а также университет, партия, газета — как инструмент реализации этой программы), до сих пор актуальна. Другое дело, что Лукашенко, обладая полнотой власти в стране, создал «вертикаль», которая подавляет все живое. Особенно это касается тех лет подъема, которые пришлись примерно на 10-летие «Хартии», т.е. 2007-2008 год, когда беларусский режим воспользовался благоприятной международной экономической конъектурой и смог набрать некие бонусы в экономике, обеспечив себе т.н. «социальный контракт». К этому времени были разгромлены почти все политические инициативы. А «Хартия», которая все еще имела потенциал, конечно же, очень сильно пострадала после 2010 года.

Сегодня обстановка в стране для демократических движений крайне неблагоприятная: репрессивный аппарат, подкуп целых групп населения режимом, еще срабатывает фактор европейской толерантности, которая фактически смирилась с существованием беларусского режима. Европейцы делают вид, что не замечают никаких альтернатив в стране и чисто ритуально продолжают приглашать лидеров партий на какие-то свои мероприятия, поддерживают благотворительную линию, помогая разными грантами и т.д. Причем помогают безграмотно, потому что большая часть бонусов от этой европейской помощи достается самому режиму, и режим делает вид, что это его работа, а не работа европейского гражданского общества или Евросоюза. То есть европейцы платят, а прибыли или бонусы от этого получает режим.

Надо сказать, что режим действует достаточно хитро. Он создал целую кучу т.н. ГОНГО (государством организованные негосударственные организации), т.е. перехватил инициативу у гражданского общества, выставляя европейцам эти созданные им марионеточные псевдообщественные организации как структуры действительного гражданского общества.

Помимо этого, режим создал и целый ряд псевдоаналитических центров, которые занимаются не аналитикой, а пропагандой, но замаскированы под независимые, неформальные группы и центры. Это касается и «Цитадели», и «Минского диалога», и «Либерального клуба», который ему предшествовал. В какой-то момент они смогли и BISS сделать для себя лояльным. И все эти факторы срабатывают против нас, против демократического движения.

— Понятно, что спецслужбы сегодня установили фактически тотальный контроль и над оппозицией, и над журналистами, и над гражданским обществом, и над аналитиками...

— Не тотальный. Тотального контроля в наше время быть не может. Нужно относиться к этому контролю реально. Это, скажем, пиар-контроль. То есть ко всем тем, кто не подчинен режиму, применяют двойную тактику. Одних он репрессирует, подавляет, как Николая Статкевича, Владимира Некляева, ряд других людей — они постоянные сидельцы. В любом случае, они подвергаются арестам, давлению и т.д.

А для другой части режим создает негативную репутацию. То есть работают целые команды пропагандистов, которые для независимых общественных и политических деятелей создают неприемлемый для широких кругов имидж, и те просто не могут реализовать свои инициативы, потому что от них все шарахаются и разбегаются, зная насколько те непопулярны. То, что это искусственно созданные имидж и репутация, как и кому это докажешь? Мы можем взять любого сколь-нибудь известного общественного политического деятеля, и у него обязательно отрицательная репутация превышает положительную. И это работа спецслужб в том числе.

— Тем не менее, экономический кризис в стране налицо. Разочарование, даже озлобленность в отношении режима Лукашенко нарастает. Часть оппозиции предлагают Лукашенко диалог, но в ответ тот лишь усиливает репрессии. Чем это может для него закончиться?

— Проблема диалога или возможность ведения диалога с этой властью — это отдельная проблема, и она требует несколько более детального разбора и большего времени. Поэтому я бы не хотел сейчас про диалог.

Я скажу немного иначе по этому поводу. Чего я не разделяю в общих представлениях «Хартии», так это экономического детерминизма. Как бы ни ухудшалась ситуация в стране — это не обязательно, т.е. не автоматически, ведет к социальному взрыву или к популярности оппозиционных сил.

Мне передали достаточно интересные данные по российским соцопросам. Они, казалось бы, не касаются общественно-политической ситуации, но очень характерны. Россияне подключились к международной социологической программе по измерению индекса счастья. Индекс счастья складывается из двух вещей: оценка благополучия и уровня и качества жизни — с одной стороны, и чисто субъективная иррациональная оценка ощущения счастья — с другой. Так вот, в России давно проводится мониторинг по этой программе оценки индекса счастья, но только в последние два-три года наметилась очень интересная тенденция. Оценка качества жизни и уровня жизни падает, идет вниз, причем достаточно резко. В то же время, субъективное ощущение счастья идет вверх.

У нас не проводилось таких исследований, но, тем не менее, я думаю, что существует похожая картинка или похожая тенденция. Может быть, не в такой явной мере, потому что мы не захватывали Крым, тем самым не льстили разного рода реваншистским силам и т.д. в Беларуси. Но пропагандистская накачка создает некую иллюзию подъема настроения, а ощущение падения уровня жизни, доходов, еще чего-нибудь воспринимается как временная неприятность, касающаяся отдельных людей, а не всей страны. И, как ни странно или парадоксально, некоторые общественные акции способствуют такого рода отношению.

Например, давайте вспомним тот общественный подъем, который произошел весной этого года в борьбе с «декретом о тунеядцах», когда вдруг на улицу стали выходить люди до того никогда не принимавшие участия в политических акциях. Они проснулись. Потом эти протесты были подавлены, но ощущение энтузиазма, подъема, некой солидарности люди получили. Получили, и у них появилось позитивное самовосприятие. И это позитивное самовосприятие компенсирует негативные экономические факторы.

— То есть у людей появилось самоуважение?

— Да. И когда у людей появляется самоуважение (действительно, вы правильное слово употребили), то это компенсирует материальный негатив, и значит, они готовы следовать за иллюзией, а не активно работать на улучшение ситуации. К сожалению, этому режиму везет. Как только начинается некое серьезное объективное ухудшение ситуации, подворачивается какая-нибудь мировая катастрофа. Помните, как, скажем, на выборах 2001 года. Только люди начали осознавать и фальсификации, и дурость власти, и т.д. — происходит 11 сентября в Америке, и мировая трагедия и мировой ужас, который случился с нью-йоркскими башнями, затмил, казалось бы, «мелкие» национальные неприятности.

Если мониторить ситуацию последних более 20 лет, то государственный переворот 1996 года делит период независимости на две части. То, что происходило после, — это почти тоталитарный контроль, тоталитарная власть, беззаконие, которое установилось в стране. И почти каждое политическое событие имеет до или во время, или после какое-то другое событие, которое сглаживает готовность людей к каким-то солидарным действиям.

— Но все предпосылки к переменам есть. И одну из них вы сами назвали: у людей появилось самоуважение. А это значит, что люди, в конце концов, начнут действовать.

— Поскольку речь о юбилее «Хартии», не будем вдаваться в расхождения, потому что я не настаиваю на абсолютной верности своей позиции. Я просто говорю, что не разделяю установок на экономический детерминизм. Ну а дальше, в далекой перспективе или при каком-нибудь «черном лебеде» этот фактор скажется. Но он может быть всегда перебит каким-нибудь другим событием, другим «черным лебедем».

Поэтому никакое ухудшение экономической ситуации не подменяет долговременной, организованной, дисциплинированной работы. Только многолетняя дисциплинированная практика, работа могут привести к тому, что в критический момент будет кому не взять власть, как большевики, а возглавить это протестное движение и побудить страну к переменам.

Первая пресс-конференция гражданской инициативы «Хартия'97» (10 ноября 1997 года). На фото (слева — направо): Юрий Хащеватский, Павел Шеремет, Андрей Санников, Николай Халезин, Александр Милинкевич, Людмила Грязнова, Виктор Корниенко, Александр Добровольский / Фото: газета «Рабочий», № 5(25), 1997.