Всем надо отказаться от черно-белой картины мира. Мир разный, многообразный, а мы все пытаемся рисовать его двумя красками: черное-белое, красное-коричневое.

Сами себе нарисуем и потом думаем, почему это мир и другие люди ведут себя не так, как мы их нарисовали?

— Ты можешь объяснить мне одну странность? Как тебе живется в твоем черно-белом мире?

— Да нормально живется. Не понимаю, что тут объяснять, что тут странного?

— Вот ты называешь коммунизм абсолютным злом. Если есть абсолютное зло, значит, есть и абсолютное добро, не правда ли?

— Логично.

— А что ты можешь назвать абсолютным добром?

— Я не знаю.

— Как не знаешь? Вот ты показал на абсолютное зло, значит, на противоположном полюсе находится абсолютное добро. Или-или — третьего не дано. Это и есть черно-белый мир, без полутонов и оттенков.

— Теперь уже я попрошу объяснить мне эту странность. Мир совсем не таков. Нет никакого полюса добра.

— Ну, как же. Ты ведь либерал. Если коммунизм абсолютное зло, значит, либерализм для тебя абсолютное добро.

— Во-первых, я не либерал.

— Подожди, подожди, тебя многие называют либералом, и идеи у тебя вполне либеральные.

— Это ты не торопись. Ну, называют меня либералом, и что? Меня и фашистом называли, молодые коммунисты, например. Вот у них мир точно черно-белый, есть коммунизм, пролетарии хорошие, буржуи плохие, а самые плохие те буржуи, которые фашисты.

— А разве это не так?

— Ну, конечно, нет, фашизм — это разновидность коммунизма, эта идеология выросла из социалистических идей.

— Ну, начинается! Так ты и нацистов в коммунизме обвинишь.

— Зачем сразу коммунистами, национал-социалистами они сами себя называли? И пролетариат был тем классом, за интересы которого они выступали, не любой, а только немецкий. Вот и все.

— Извратили идею.

— Точно так же, как и ты, когда называешь меня либералом.

— Так кто же ты? Антикоммунист — это просто отрицание, это значит, что ты не коммунист, а кто?

— Я философ. Это тебя устроит?

— Нет, конечно. Так нельзя, философы ведь и коммунистами были. И фашистами в Италии, даже нацистами в Германии. Как же это укладывается в черно-белый мир?

— А мир не черно-белый. Он разный, очень разный.

— Вот вы, философы, все только запутываете. Сначала ты согласился с тем, что тебе нормально живется в черно-белом мире, а теперь говоришь, что мир не таков. А каков?

— Не знаю, он очень разный. Но давай вернемся к либерализму. Не либерал я вовсе, и не фашист, и не коммунист.

— Так кто же?

— Я же сказал — философ.

— То есть не либерал? Значит, ты не за права человека?

— Почему же, я за права человека.

— Значит, либерал. Правда, ты не замечен в активной борьбе за права человека. Можно тогда сказать, что философ — это ленивый либерал, который на словах за права человека, а как до дела доходит...

— Вот начинается! Философа всякий обидеть может! Чего ты от меня хочешь?

— Понять хочу. Кто ты, за что, против чего? Против чего, ты говоришь, а за что?

— За мысль. За внимание. За память. За спокойствие, терпимость к разному и нетерпимость к греху и злу.

— Пустословие. За внимание он! Как это можно быть за внимание?

— Очень просто. Вот ты за права человека?

— Конечно. Я за права, а ты за внимание. Какая связь? Глупость какая-то.

— Нужно быть очень внимательным, чтобы борьба за права человека не переросла в борьбу за привилегии.

— Ах, вот как!

— Конечно. Вот коммунисты когда-то боролись за права на землю, на работу, за мир во всем мире. А потом забрали себе всю землю, до которой смогли дотянуться. Развязали гражданскую войну. Оставили всем только работу, часто бессмысленную.

— Ладно, ладно, я про коммунистов уже все слышал. Значит, ты подозреваешь, что борьба за права человека может перерасти в борьбу за привилегии?

— Может. И легко.

— Значит, либерализм — тоже зло, как и коммунизм, только не абсолютное, а лишь потенциальное? Так что же делать, кругом зло? К тому же ты и сам рисуешь коммунизм только черной краской, хотя он красный! Значит, и ты не прав?

— А прав-неправ — это ведь из черно-белой картины мира.

— А как еще, я не знаю, как иначе. Ты можешь быть или прав, или неправ. Третьего не дано. Нельзя быть наполовину правым, как и наполовину беременной.

— Конечно, мы не можем иначе. Для рисования картин мира у нас есть разные инструменты. Есть линейки, у линейки два конца. И все, что измеряется линейкой — линейно. Но рисуем мы на плоскости, а там уже не два конца, а четыре угла. Можем рисовать мир на объемном шаре. Но у мира множество измерений. И иногда линейкой пользоваться все же удобнее. Вот мы и пользуемся.

— Ладно, так кто же ты?

— Философ. Понимаешь, убога и примитивна жизнь в стране, где есть только правые и левые, коммунисты и либералы, националисты и фашисты. Все они могут знать часть правды, могут отстаивать какие-то права, которые ущемляются. Могут бороться друг с другом. В стране обязательно должны быть философы, которые отвечают не за полюса, не держатся за концы линейки, а заботятся о внимательности. Чтобы борьба за все хорошее не перерастала в борьбу за противоположное. Чтобы раскрашивать черно-белые картины разноцветными красками, делать мир из плоского объемным.

— И вы, философы, это можете?

— Стараемся.

«БелГазета»