Как соотносятся теория и практика в коммунизме?

30.09.2017
Владимир Мацкевич, философ и методолог

Обсуждая практику коммунизма, можно было бы обойтись без Маркса, поскольку он не строил коммунизм ни в одной стране, даже в каком-нибудь колхозе, кибуце или фаланстере, не управлял коммунистическим режимом.

Он даже не организовал ни одной революции. Маркс вступил в готовый Союз коммунистов, затем участвовал в организации коммунистического I Интернационала. Но эти организации возникали и складывались в демократическом обществе.

Можно было бы попробовать обсудить, но не получится. Никакую практику после Маркса нельзя обсуждать без Маркса, а уж практику коммунизма — тем более. И дело не только в том, что Маркс разработал коммунизму конкретные практические предписания, но и сама категория «практика» без Маркса не может быть понята.

В 1999 году я написал для «Новейшего философского словаря» статью «Практика», здесь не буду повторяться. Здесь в поле моего внимания находится коммунизм, про него и буду говорить.

Что собой представлял коммунизм до того, как его стали строить в одной всем известной отдельно взятой стране? Коммунизм был абстракцией, утопией, чисто мыслительной конструкцией.

«Коммунизм относится к действительности как чистое отрицание; это вполне идеологическая система, не вытекающая из жизни. Во всех своих формах, религиозной, философской и экономической, коммунизм всегда метафизичен».

Такими словами заканчивается подробная статья о коммунизме в 15-м томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона, изданном в 1895 году. Причем в этом тексте перечислены все попытки организации общин, сект, фаланстеров и прочих локальных инициатив, вдохновляемых коммунистическими идеями. Инициаторы таких попыток думали, что занимаются практикой, пока Маркс с Энгельсом не объяснили в «Манифесте коммунистической партии»:

«Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию. По мере того как развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата. Поэтому они последовательно стараются вновь притупить классовую борьбу и примирить противоположности. Они все еще мечтают об осуществлении, путем опытов, своих общественных утопий, об учреждении отдельных фаланстеров, об основании внутренних колоний [Home colonies], об устройстве маленькой Икарии — карманного издания нового Иерусалима, — и для сооружения всех этих воздушных замков вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в категорию описанных выше реакционных или консервативных социалистов, отличаясь от них лишь более систематическим педантизмом и фанатической верой в чудодейственную силу своей социальной науки».

Хорошо известно, что все такие попытки проваливались, вырождались, участники разбегались. То есть история рассудила, и практика как критерий истины доказала их бесплодность.

Маркс понимает практику через гегелевский принцип «восхождения от абстрактного к конкретному»: он непосредственного созерцания к абстрактному мышлению, а от него — к практике. То есть путь к практике лежит через абстрактное мышление или теорию, но утопический социализм и коммунизм застревают на этом пути именно на уровне абстракций и не выдерживающих проверки теорий. Коммунизм может быть охарактеризован как недодуманная абстракция, недоведенная до ума теория.

Второй тезис Маркса о Фейербахе:

«Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос» («Тезисы о Фейербахе»).

Именно так: спор о коммунизме без его практической реализации — чисто схоластический. Коммунисты всех времен «лишь различным образом объясняли мир», критикуя существующие обстоятельства жизни, объясняя, «как нужно жить». Задаче же по Марксу состоит в том, «чтобы изменять его», изменять эти обстоятельства.

Придется еще раз процитировать один из тезисов о Фейербахе, чтобы было понятно, что такое практика по Марксу:

«Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. Оно неизбежно поэтому приходит к тому, что делит общество на две части, одна из которых возвышается над обществом (например, у Роберта Оуэна). Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика» («Тезисы о Фейербахе»).

То, что может вывести коммунизм из схоластических споров в практику, — это революция, или такое изменение обстоятельств жизни и деятельности. Весь мир разрушить до основанья, а затем построить новый мир.

И такая попытка была предпринята 100 лет назад в Российской империи в 1917 году.

О том, что это было, что показали история и практика про это попытку, без меня сказано и написано очень много. Я тоже еще буду говорить и писать об этом. Но сейчас передо мной стоит куда более мелкая и конкретная задача — разбор отношения коммунизма и практики. Что в коммунизме является практикой, а что схоластикой, абстрактным теоретизированием и идеологическим оболваниванием трудящихся?

Практикой коммунизма является человеческая деятельность (помним эту категорию из марксовых «Тезисов о Фейербахе») с 1917 по 1991 год в отдельно взятой стране и в мировом масштабе. Мы знаем, когда, где, при каких обстоятельствах, кто осуществлял эту практику коммунизма. Все это (кто, когда, где, при каких обстоятельствах) и подлежит анализу, пониманию и критике — критике коммунистической практики.

Ну а что же такое коммунизм вне этих обстоятельств, не в СССР, до 1917 года, после 1991 года и параллельно в других частях планеты?

О том, что такое коммунизм до Маркса и до его практической реализации, я писал в предыдущих статьях. Когда я об этом писал, оценивал сам, приводил оценки Маркса, мне часто возражали, что это дела давно минувших дней, а настоящий коммунизм — это Грамши, Альтюсер, Валерстайн и кто-то там еще. Ерунда это. Ко всем этим деятелям относится все то, что Маркс говорил о Фейербахе в своих «Тезисах» и о разных формах социализма и коммунизма в «Манифесте», в многочисленных статьях:

«Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, т.к. идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой. Фейербах хочет иметь дело с чувственными объектами, действительно отличными от мысленных объектов, но самое человеческую деятельность он берет не как предметную деятельность. Поэтому в «Сущности христианства» он рассматривает, как истинно человеческую, только теоретическую деятельность, тогда как практика берется и фиксируется только в грязноторгашеской форме ее проявления» («Тезисы о Фейербахе»).

Лучше, чем Маркс, мастер ругаться, об этих современных коммунистах я бы сказать не смог:

«Истинный» социализм распространялся как зараза. Вытканный из умозрительной паутины, расшитый причудливыми цветами красноречия, пропитанный слезами слащавого умиления, этот мистический покров, которым <...> социалисты прикрывали пару своих тощих «вечных истин», только увеличивал сбыт их товара среди этой публики» («Манифест коммунистической партии»).

«За весьма немногими исключениями все, что циркулирует <...> в качестве якобы социалистических и коммунистических сочинений, принадлежит к этой грязной, расслабляющей литературе» (там же).

Говоря об отношении коммунизма и практики, необходимо зафиксировать один принципиальный и категоричный тезис, который сама общественно-историческая практика (изменение обстоятельств в базисе, или в состоянии производительных сил, к концу XIX века) подбрасывала Марксу, но он не зафиксировал этого в своей человеческой деятельности:

Пролетариат НЕ МОЖЕТ СТАТЬ агентом и субъектом революционной коммунистической практики!

В принципе, Маркс это сам обосновал, анализируя категорию отчуждения. Об отчуждении первым из коммунистических авторов заговорит, кажется, Мозес Гесс. Но Маркс развил идею.

Пролетариат отчуждается от процесса товарного производства, от результатов своего труда. Поэтому рабочий не в состоянии контролировать ни процесс товарного производства, ни образование стоимости товара. Отчуждение человека в товарном производстве касается не только производительных сил, которые в виде собственности на средства производства отняты не только у рабочих, но с ростом концентрации капитала полноты этой собственности лишается и буржуазия. Отчуждение проявляется и в производственных отношениях, в надстроечных явлениях. Пролетариат элементарно необразован и некомпетентен для управления такими сложнейшими процессами. Пролетариат не знает и не умеет делать революцию, не умеет распоряжаться властью после победы революции.

Ведь и сам Маркс, разработавший теорию, методологию и онтологию, необходимые для революционной практики, не был пролетарием. А в России, где пролетариат еще не успел сформироваться и был очень немногочисленным?

Но об этом в следующий раз.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке:

Смотрите также:


Другие публикации