Гражданское общество немыслимо без общественного мнения, общественное мнение невозможно без СМИ. Но гражданское общество — это еще и гражданское действие, гражданское поведение.

Люди не изменились за тысячи лет. Но в последние несколько веков люди еще и стали гражданами. У каждого человека есть человеческие потребности, заботы и хлопоты, люди ведут себя как люди, как представители своей культуры в соответствии с обычаями и традициями. Традиционное общество — это общество людей.

Гражданское общество — это общество граждан. Человек ведет себя, совершает гражданские поступки и действия не постоянно, а только в соответствующих ситуациях. Эти ситуации не случаются каждый день, даже не каждый месяц. Они складываются время от времени. И не для всех. Люди, просто люди не оказываются в гражданских ситуациях, они проходят мимо или эти ситуации обтекают их стороной.

Идеологи гражданского общества используют категорию «народ», «весь народ» и часто злоупотребляют этой категорией. Никогда весь народ не выходит на демонстрации, никогда весь народ не участвует в революции, бунтуют отдельные группы людей и включаются в решение национальных и иных политических проблем отдельные граждане.

Граждане могут вовлекать в свои коллективные действия других людей, для которых эти действия имеют совсем другой смысл или вовсе не имеют смысла.

Французские революционеры подбили толпу на штурм Бастилии. Кто был в этой толпе? Граждане? Не факт. Это были просто возбужденные разгневанные люди. Гнев вылился в штурм Бастилии, в штурм Зимнего дворца — он всегда выливается в какие-то такие поступки. Хорошие или плохие, разумные или бессмысленные. Хорошо, если гуманные и цивилизованные, а не кровавые и дикие.

Гражданское действие — это несколько иное.

Но сначала о том, как связаны между собой общественное мнение и общественное поведение и действие. А эта связь по-разному проявляется на всех этапах эволюции гражданского общества.

1. В XVIII веке идеалом граждан, образованной части общества и революционеров была непосредственная демократия Афин, республиканского Рима, средневековых городских коммун.

Но почти все они понимали, что та демократия уже невозможна в сословном обществе абсолютистских монархий.

Общество в те времена было устроено достаточно сложно. «Народ» уже тогда присутствовал как категория для обозначения части общества, большей части. Но эта категория не содержала указания на субъектность и политическую правомочность. Это совсем не тот народ, что в афинской демократии, и даже не то, что в римской республике. Народ принимался в расчет только как стихия, масса людей, способная организовываться в толпы и совершать нечто, с чем приходилось считаться властям и другим составляющим частям общества.

Собственно, обществом был «свет» — светское общество. В светское общество еще нужно было попасть — «выйти в свет». В нем выделялось еще и «высшее общество», поначалу, как правило, отождествлявшееся с придворным обществом, потом с высшими слоями по имущественному цензу и культурному капиталу. Малообеспеченный поэт, художник или ученый уже мог быть представлен или «выведен в свет». В свете были различные кружки, масонские ложи, клубы или сохранившиеся со времен средневековья ордена, гильдии, тайные и прочие общества.

И «свет», и «народ» были политически бесправны. Может быть, за исключением Англии, где дворянство имело политические права с XIII века в соответствии с «Биллем о правах». Вольности шляхты Речи Посполитой были скорее средневековым пережитком. Они не отвечали требованием времени. Выход в свет не давал ничего, кроме связей и знакомств. Связи могли открыть дорогу в клубы, из которых позже выросли политические партии.

Народные толпы в XVIII веке стали инструментом политической борьбы и политического действия. С помощью толп устраивались «Бостонское чаепитие» и штурм Бастилии.

У людей в толпе было мнение. Это совсем не то, что общественное мнение второй половины XIX века. Мнение толпы — это подхваченный лозунг, или указанное направление применения силы. Мнение толпы возникает моментально, когда на фоне эмоционального возбуждения толпа начинает скандировать подброшенный кем-то лозунг. Между возникновением этого «мнения» и переходом к действию практически нет дистанции. Лозунг, призыв может моментально стать действием.

Это свойство толпы — моментальный переход от слов и мнений к действию — всегда ценилось политиками и лидерами. И всегда считалось очень опасным и недопустимым мыслителями и просветителями (мыслителями эпохи Просвещения). Именно в этом состояло двойственное отношение Иммануила Канта к Французской революции. Он восхищался ценностями и целями революции и возмущался проявлениями бунта толп и их разрушительным поведением.

2. Организация общества по принципам гражданского общества, которые сформировались в эпоху Просвещения, и стали достаточно распространенными в XIX веке, создавала большую дистанцию между мнением и действием. От формирования общественного мнения до его реализации в политике должно было проходить некоторое время:

• Сначала общественное мнение формулируется на основе индивидуального мнения, имеющего потенциал стать популярным. Это тоже длительный процесс, предполагающий аналитическую работу и критику. Не совсем в смысле Канта, но близко к нему, можно связать этот этап с критикой способности суждения. Не каждое индивидуальное мнение может быть принято как суждение и не каждое частное суждение может лечь в основу общественного мнения;
• Сформировавшееся общественное мнение должно пройти через общественные дискуссии по принципу «семь раз отмерь и один отрежь». Общественное мнение всегда диалектично. Каким бы ни было мнение большинства, само большинство не является достаточным основанием для его принятия в качестве основания для действия. Чаще даже наоборот: мнение большинства является худшим основанием для политического действия и выбора.

Способность толпы моментально, без размышления и критики, переходить от мнения к действию (от слов к делу) часто использовалась «светской публикой» и политиками в борьбе между группировками, партиями и подходами. Но к принятию перспективных решений и основательным политическим действиям толпу (и практически весь народ) никто допускать не собирался. Толпа использовалась для разрушения, а созидание оставляли за собой высшие слои общества.

Собственно, эти высшие слои после ликвидации сословных барьеров и считали себя гражданским обществом. По результатам рефлексии и осмысления Великой Французской революции гражданское общество было отождествлено с буржуазией. Принадлежность к гражданскому обществу определялась имущественным и культурным цензом.

Буржуазия разделяла ценности демократии и Просвещения. На этом основании распределялось избирательное право как главный ресурс демократии. Избирательным правом наделялись представители гражданского общества (собственники и грамотные люди, способные формировать и критиковать мнения и суждения перед принятием решения). Большинство же народа было лишено избирательных прав.

Основными линиями раскола общества и социально-политических конфликтов в XIX веке стали:

• Избирательные права;
• Распространение грамотности и массовое просвещение.

В распространении грамотности и образования нуждались все правящие классы в условиях научно-промышленной революции и индустриализации. Но образование вело к осознанию прав. Осознавая свои права, народные массы начинали требовать участия в управлении, чтобы установить справедливость в распределении не только прав, но и общественных благ.

На сцену истории выходит пролетариат, который начинает требовать сначала справедливого распределения общественных благ, а потом и избирательного права, чтобы самому участвовать в управлении этим распределением.

Но некоторым партиям пролетариат был нужен бесправным и нищим. Они рассматривали его как «негативный класс», как потенциальную огромную толпу, которая может моментально переходить «от слов к делу».

«Негативный класс», или класс, которому «нечего терять, кроме своих цепей» — это основной ресурс революции. Он потому и негативный, что способен только на разрушение, на негативные действия. За этот ресурс, за управление «негативным классом» развернулась ожесточенная борьба самых разных политических клубов, группировок и партий. На бедный пролетариат вывалилась масса самых разнообразных слов и лозунгов.

Все стремились получить влияние на класс, способный быстро организовываться в толпу и создавать непобедимую общественную силу. За это влияние боролись проповедники и демагоги от христианских проповедников до анархистов, от социалистов-утопистов до «научных коммунистов» Маркса и Энгельса.

Эта конкуренция за влияние на пролетариат требовала быстрейшего распространения просвещения и образования пролетариата. В этом интересы революционеров и буржуазии совпадали. Начинался газетный бум. Одноразовые листовки, ежедневные газеты, журналы и альманахи, брошюры и книги — все это стало ареной политической борьбы. Хотя никто не забывал о забастовках, баррикадах, бунтах и восстаниях.

Идеологическая борьба за влияние на пролетариат и использование пролетариата как «негативного класса» в своих корыстных целях для решения своих политических задач продолжались до своей кульминации — Парижской коммуны.

С этого времени начинается эпоха доминирования буржуазного гражданского общества, абсолютистские монархии России, Австро-Венгрии и отчасти Германии продолжали существовать, но стали уже анахронизмом.

Пролетариат в этот период теряет качества «негативного класса», он становится достаточно образованным, получает избирательные права. И главное: он пополняет гражданское общество через собственные клубы, партии, союзы. Гражданское общество становится «тардовской публикой», способной к критическому отношению к любому мнению.

Публика может иногда собираться в толпу, но это уже не те толпы, которые способны штурмовать Бастилию, устраивать революции и вести уличные бои. Дистанция от мнения до действия становится долгой, быстрый переход от слов к делу сильно затрудняется. Не все политические силы довольны таким положением дел. Будущие большевики, фашисты и нацисты еще дождутся своего звездного часа.

Традиционное общество доживает последние десятилетия. Но архаичные абсолютистские монархии развязывают Первую мировую войну.

3. Войну они проигрывают. Абсолютизм закончился. Но кто выиграл в этой войне?

Российская монархия пала первой. Но в России так и не сложилось сильного гражданского общества. К власти пришли политические силы, которым удалось использовать свойство толп — моментальный переход от слов к делу. Важно было только внедрить в общество простейшие формулировки мнений.

Российские социал-демократы очень гордились научностью своего учения. Но это учение было доступно только очень узкому слою, небольшому клубу. Члены этого клуба называли себя «большевиками», «меньшевиками», «профессиональными революционерами». Все остальное общество для них делилось на врагов (буржуев, интеллигентов, дворян) и на народ (пролетариат и крестьянство, которых они рассматривали как «негативный класс», как ресурс для быстрого собирания толп и подталкивания этих толп на разрушение «от основанья, а затем...»). Что «за тем» народу не сообщалось, а подменялось трескучими лозунгами. С 1917 года в России гражданское общество ликвидируется, начинается тоталитаризм. Вместо просвещения — радио и кино, вместо общества — трудовые армии, вместо повседневного труда — битвы за урожай и трудовые рекорды.

В другой проигравшей монархии первоначально устанавливается республиканское правление и демократия. Но самыми мощными политическими силами становятся коммунисты и нацисты. И те, и другие — сторонники «прямого действия».

Суть «прямого действия» обосновывается идеалами непосредственной демократии, но это только камуфляж. То, что реально нужно коммунистам и нацистам, это моментальный переход «от слов к делу», от мнения к реализации.

Но и немецкие коммунисты, и набирающие силу национал-социалисты вынуждены были иметь дело не с городскими сообществами, как это бывало в революционном Париже (Будапеште, Вене и других городах), а с многомиллионной нацией. Оратор мог докричаться до толпы на площади, направить эту толпу на штурм какого-нибудь здания. Но до миллионов докричаться с трибуны нельзя.

И тут на помощь приходит научно-технический прогресс. Гитлер в полной мере использует радио и зарождающуюся авиацию для быстрого перемещения по всей Германии. Помимо технических средств, нацисты первыми осваивают гуманитарные технологии, а именно — теорию толп Лебона и теорию публики Тарда, а также представление Вебера о харизматическом лидерстве.

Даже с помощью радио превратить публику в толпу может не каждый, для этого необходимо наделить говорящего в микрофон и звучащего из динамиков по всей многомиллионной стране лидера харизмой и непререкаемым авторитетом.

Тоталитаризм впервые был установлен в России, где не было многочисленного пролетариата. В качестве «негативного класса» использовались люмпены, деморализованная армия, обедневшие крестьяне и потерявшие ориентиры жители национальных окраин. Толпы деклассированных «красных», «зеленых», просто бесцветных бандитов разрушали все, до чего могли дотянуться.

Но теории и схем построения тоталитарного общества у большевиков не было. Этому Сталин учился уже у Гитлера в 1930-е годы. Хризматическое лидерство фюрера-вождя было скопировано в виде культа личности.

В странах-победителях в Первой мировой войне и в осколках империи Габсбургов установились неустойчивые демократии. В условиях заканчивающейся индустриализации и в этих странах проявлялись тоталитарные тенденции. По фашистскому образцу в малых странах Восточной, Центральной и Южной Европы устанавливались диктаторские режимы.

Кто знает, устояли бы перед натиском тоталитаризма старые демократии Старого и Нового света, если бы претензии нацистской Германии на мировое господство и установка СССР на мировую революции не привели ко Второй мировой войне.

Тоталитарные режимы проиграли развязанную ими войну. Нацистская Германия проиграла сразу, а СССР пережил еще несколько десятилетий «холодной войны».

Демократии, гражданское общество оказалось победителем в мировом масштабе. Эта победа была оформлена в Декларации прав человека, в создании инструментов контроля международных отношений и предотвращения войн — ООН и Европейского объединения угля и стали (ЕОУС).

4. Но сразу после создания международных институтов демократического контроля мировое гражданское общество столкнулось с новыми вызовами.

Вызов гражданскому обществу бросали не только выжившие после Второй мировой войны тоталитарные режимы в СССР и КНР, но и общество потребления, возникшее в условиях послевоенного бурного экономического роста.

Удовлетворив потребности в «хлебе», обыватели развитых стран ощутили ненасытную потребность в «зрелищах», забывая о своих гражданских обязанностях. Техническая сторона удовлетворения потребности в зрелищах удовлетворялась киноиндустрией («фабрикой грез»), тиражированной музыкой и распространением телевиденья.

Достигнутая всеобщая грамотность позволила наделить избирательными правами практически все население, гражданские права и права человека были распространены на все население демократических стран. Но став всеобщими, гражданские права потеряли ценность в глазах обывателей, уступая ценностям потребления материальных и «духовных» (скорее, зрелищных и развлекательных).

Этим сразу же воспользовались политические партии и клубы, превращая выборы в шоу, а отправление гражданских прав в обременительные процедуры, теряющие привлекательность в глазах обывателей. Демократия вырождается в олигархию и даже в плутократию.

Ценности эпохи Просвещения (модерна) — критика, рассудок, дискуссия — получают новую трактовку в идеологии постмодерна.

Если общественная дискуссия, построенная на критическом мышлении, в эпоху модерна и формирования гражданского общества была призвана обеспечивать общественный компромисс и, в идеале, достигать общественного консенсуса, то в обществе потребления эпохи постмодерна выдвигается ценность диссенсуса, что делает дискуссию бесцельной и нерезультативной. Дискуссии проводятся ритуально, все остаются при своих мнениях, решения не принимаются и к действию они не ведут. Политику и управление осуществляют олигархические группировки.

К концу 1980-х годов национальные государства (и гражданское общество, определявшееся в границах и рамках национальных государств) теряют свое влияние в мире, уступая место и главную роль транснациональным корпорациям (ТНК).

К этому времени получила распространение теория конвергенции двух общественно-политических систем: демократии и гражданского общества, с одной стороны, и социализма, с другой.

Но к этому же времени закончилась «холодная война» этих двух систем, в которой социалистический лагерь оказался проигравшей стороной и распался. Но зато социализм и социалистические идеи получили массовое распространение в странах «свободного мира», т.е. там, где больше столетия существовало гражданское общество.

Такая диалектическая ситуация имела несколько последствий.

Олигархи и плутократы, которые вывели ТНК на первый план в национальной и международной политике, взяли под контроль гражданское общество. Вместо самоорганизации, волонтерства и субсидиарной ответственности за свои решения, организации гражданского общества (НГО и НКО) перешли на финансирование из бюджетов различных фондов.

Первые фонды, концентрировавшие финансовые ресурсы для поддержки общественных гражданских инициатив, сами были структурной частью гражданского общества. Но постепенно они стали частью государственной финансовой системы и перешли от фандрайзинга на гарантированное финансирование из государственных бюджетов. Это дало возможность государству контролировать активность НГО и НКО, диктуя им повестку дня и определяя те проекты, которые получают финансирование, а значит, и конкурентные преимущества перед другими инициативами и проектами.

Типичной в этом отношении может быть история фондов Сороса. Первый фонд Соросом был основан в Швеции для поддержки чехословацкой «Хартии’77» еще в конце 1970-х. Это была типичная инициатива гражданского общества. Затем общий «Фонд открытого общества» действовал в разных странах и в таком виде просуществовал до середины 1990-х, когда содержать такой фонд стало не под силу даже миллиардеру. Фонд начал получать финансовое обеспечение из государственных бюджетов и стал подконтрольным. То же самое происходило и с другими частными фондами такого типа.

Но передача НГО и НКО под контроль государств и правительств сопровождалась потерей ТНК влияния на мировую политику. Государства и наднациональные государственные структуры (ЕС, в первую очередь) вернули себе господствующую роль.

5. В начале нового тысячелетия перед гражданским обществом встали новые проблемы. НГО и НКО, ставшие основной формой гражданской активности, попали в зависимость от фондов и государств, бюрократизировались и потеряли самостоятельность. Настоящая гражданская активность вынуждена искать новые формы для своего существования.

Это не так просто. Сохранились старинные формы, вроде масонских лож и полутайных обществ. Они продолжают свое существование, но, скорее, как декоративные и ритуальные элементы.

Сохранились модерные клубы и объединения и даже появились новые, вроде «Римского клуба».

Многие НГО и НКО пытаются вернуть себе инициативу и перехватывают влияние на фонды и госструктуры, навязывающие организациям свою повестку дня, и эта борьба за инициативу идет с переменным успехом.

Религиозное возрождение, появление неопротестантских церквей, их бурное развитие в 1980-1990-е годы тоже отчасти было проявлением поиска новых форм существования гражданского общества.

В странах, где нет устойчивых традиций гражданского общества, появляются новые формы и типы организованности. Они порой принимают уродливые формы (например, ИГИЛ), а порой выливаются в каскад революций, известных как «Арабская весна».

Украинские майданы тоже можно рассматривать в контексте истории и эволюции гражданского общества.

Технические инновации цифровой эпохи тоже накладывают свой отпечаток на инновации в гражданском обществе. Интернет как средство массовой коммуникации подрывает монополию телевидения и делает невозможным массовое управление сознанием, как это было в 1950-1990-е годы.

В наше время возникает сложная контаминация ценностей модерна и постмодерна, остаточных идеологий индустриальной и постиндустриальной эпохи.

Возможно, исследователи, социологи и философы будущего смогут детально проанализировать нашу эпоху, найти свое место каждому явлению и событию, которые мы сейчас переживаем, творим или просто наблюдаем как свидетели. То, что мы считаем инновациями и пытаемся к этому приспособиться, для людей будущего будет уже историческим прошлым и архивным материалом.

Но нам приходится со всем этим жить и действовать.

Понимать в условиях высокой неопределенности. Искать разумные и эффективные способы действия. Строить гражданское общество эпохи интернета, цифровых технологий, доступности всей планеты.

Нам приходится мыслить глобально, чтобы действовать эффективно в локальном пространстве.

Нам в Беларуси. Это наше место действия.

Но прежде чем действовать, нужно хорошо продумать и сами действия, и их последствия.

Все старые шаблоны и трафареты придется отбросить. А новых нам никто, кроме нас самих, предложить не сможет.

Читайте далее:

• Гражданское общество — часть 1

• Гражданское общество — часть 2

• Гражданское общество — часть 3

• Гражданское общество — часть 4

• Гражданское общество — часть 5

• Гражданское общество — часть 6.1

• Гражданское общество — часть 6.2

• Гражданское общество — часть 7

• Гражданское общество — часть 8

• Гражданское общество — часть 9.1

• Гражданское общество — часть 9.2

• Гражданское общество — часть 10.1

• Гражданское общество — часть 10.2

• Гражданское общество — часть 10.3

• Гражданское общество — часть 11

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: