Нет ничего практичнее хорошей теории.

Без теории даже элементарного гвоздя забить нельзя. Получить опытное знание, разбив несколько раз пальцы и испортив какие-то вещи, можно. Но уже изготовить гвозди и молоток можно, только зная свойства сплавов механику. Материаловедение не освоить на индивидуальном опыте, это теоретическое знание, т.е. получено оно многими людьми многих поколений и осваивается в обучении, в том числе по книгам, где «многа букафф». Некоторые сплавы получали опытным путем и механическим способом, таким как многократная ковка. Древние кузнецы называли сталь, из которой делали гвозди, просто железом, но это углеродистое железо, т.е. сплав. Сегодня так уже никто не делает. Но в социальной и политической реальности почему-то считается, что ковать — это единственный способ.

Ни у одной беларусской партии и политической силы нет теории. Политические лидеры всячески препятствуют проникновению теории в деятельность их партий. И у такой установки есть объяснение. Теоретик — это тот, кого нужно слушать, кто выглядит умнее непосредственного лидера, а этого допускать очень не хочется. Лидер — лицо, принимающее решение (ЛПР), и принимает решения сам, без умников и теоретиков.

ЛПР без теории никогда не может принять правильное решение.

Однако по порядку.

В 1999-2000 годах мне довелось участвовать в двух группах «общественно политического диалога», который пытался тогда организовать Ханс-Георг Вик, возглавлявший миссию ОБСЕ в Минске. Одна из групп была посвящена развитию гражданского общества. И участвующий в группе лидер компартии Сергей Калякин с гордостью заявлял, что только у КПБ — Коммунистической партии Беларуси — есть концепция развития гражданского общества.

Я с удивлением спрашиваю у него: «А вы точно коммунистическая партия?» Он не понял моей иронии. Дело в том, что в основе коммунистической теории лежит отрицание гражданского общества как буржуазной выдумки, и вместо него предлагается диктатура пролетариата.

Ну, да Бог с ними, с коммунистами. В чем был прав лидер КПБ, так в том, что ни у какой другой партии своей концепции не было.

Концепция — это теоретический продукт, любой продукт — это результат работы. Концепция — результат теоретической работы. Что это значит?

Во-первых, готовые теории бывают, но они непрактичны. Для практики нужны концепты и концепции. Они могут выводится из готовых теорий, но выводятся — т.е. делаются. Это дело и есть теоретическая работа. В любой практической и практикующей организации должна проводится теоретическая работа. Это касается и государственных структур, и бизнеса, и общественных некоммерческих организаций. Теоретическая работа может быть не главной, не постоянной и не непрерывной. Но для подготовки концепции деятельности на какой-то период без такой работы не обойтись.

Во-вторых, поскольку концепция — это результат теоретической работы, то и освоение, и изучение концепции — это теоретическая работа. Невозможно реализовать то, чего не освоил, не изучил, не выучил.

Теоретическая работа нужна и для того, чтобы придумать, замыслить, спланировать действие, цепь действий, программу действий, и для того, чтобы этот замысел или план осуществить.

И вот этого всего в беларусских партиях нет, и даже в некоторых случаях запрещено.

Справедливости ради, нужно упомянуть несколько попыток воссоздания теоретической работы беларусских партиях.

Лучше всего дело обстояло в социал-демократических партиях. Хотя бы потому, что к социал-демократии легче всего эволюционировать из коммунизма. Нужно просто допустить правый уклонизм и стать ревизионистами. Я не могу быть абсолютно уверенным в этом, но, кажется, именно так эволюционировали люди, которые пытались стать теоретиками беларусской социал-демократии: Лойка, Король, Сидаревич и некоторые другие. Они находили понимание в этом у лидеров партий, пытавшихся стоять на этой платформе: Ткачева, Трусова, Шушкевича, Карпенко (Партия народного согласия), Таразевича, Бухвостова, Статкевича. Но все эти лидеры не придавали никакого значения теоретической работе, может быть, кроме Левковича, который сам себе теоретик. Но и в этих партиях, декларировавших свою социал-демократическую ориентацию, настоящей теории не было.

В ОДПБ по инициативе Добровольского я сам пытался вести теоретический семинар в 1994 году. Дальше азов либерализма мы не продвинулись. Попытка возобновить такой семинар уже после объединения в ОГП не удалась. Мои предложения выглядели очень сложными и непосильными, поэтому сначала был приглашен профессор Вячеслав Оргиш, который нес какую-то абстрактную ахинею. Когда в ОГП от него отказались, его приняли Таразевич и Статкевич. А в ОГП главным теоретиком стал Виктор Чернов. Чернов, на ряду с Ровдой, Бобровичем, Наумовой, Бугровой, Котовым, был очень квалифицированным политологом. Но преподавателем. То есть, книжным политологом, знавшим множество различных теорий и подходов, мог их рассказывать, сам писать книги, но это совсем не то, что есть теоретическая работа, необходимая в практической деятельности. Это, примерно, то же самое, что просить у профессора физиологии, очень хорошо знающего функционирование человеческого организма, поставить диагноз больному по переписке. Врач знает физиологию хуже профессора этой дисциплины, но диагноз ставит, осматривая конкретного больного.

С момента основания в ОГП теоретической работой занимался Ярослав Романчук. У него ясная и конкретная теоретическая платформа — либертарианство, он хорошо ориентируется в современных течениях этого направления. И он же занимается конкретными исследованиями рынка и правовых аспектов. Это, пожалуй, самый лучший пример. Но его работа практически не влияла на политическую деятельность ОГП. Да и само либертарианство слишком элитарное и рафинированное течение в мировой мысли, практически негде в мире не реализуется на практике.

Все эти политологи «не осматривали пациента», не мониторили и не изучали реальное положение дел в Беларуси.

Дело в том, что теории в обществоведении и в естественных науках принципиально разные. В социологии и политологии нет и не может быть фундаментальных законов, подобных законам природы, действующих независимо от понимания их деятелями. Законы природы действуют независимо от того, открыты ли они наукой или неизвестны никому. В обществе так не бывает.

Последним серьезным мыслителем, который пытался открыть и сформулировать объективные законы развития и функционирования общества, был Карл Маркс. Но уже Макс Вебер описывал только идеальные типы. После «Нищеты историцизма» Карла Поппера такими глупостями никто не занимается.

Тогда что такое социальная или политическая теория, если она не претендует на универсальность и открытие законов, подобных тому, которые есть в естественнонаучных теориях?

Я не стану тут разворачивать методологию социальных и гуманитарных наук. Я делал это в специальных текстах. Да и мировая литература сегодня вполне доступна.

При работе с социальными и гуманитарными явлениями самое важное — конктретность, т.е. работа с уникальным и единичным явлением. Это значит, что объект знания не имеет аналогов, он ни на что не похож и невозможно перенести знание об объекте А на объект Б.

Для ясности. Можно подвести уникальный единичный объект под некий класс объектов или тип.

Так, государство в Беларуси — это не монархия, а республика. Но Китай — тоже республика и Эстония — тоже республика. Значит ли это, что то, что мы знаем про Китай и Эстонию, можно перенести на Беларусь?

Некий человек по имени Язэп является инженером, но и Алесь — тоже инженер, и Василий. Если мы хорошо знакомы с Язепом, можем ли мы быть уверены, что так же хорошо знаем Алеся и Василия? Сказать, что «Василий — инженер», фактически ничего не сказать о нем.

Все счастливые семьи так же уникальны, как и несчастные, чтобы там ни говорил адепт историцизма Лев Толстой.

В естественных науках, математике и логике есть понятия, которые справедливы в отношении любого объекта, которые подпадают под это понятие. Не нужно каждый треугольник измерять, чтобы убедиться в том, что сумма его углов равна 180 градусам. Все треугольники одинаковы в этом отношении.

В общественных науках тоже есть понятия. Например, есть понятие «республика». Но эти понятия относятся к идеальным типам. Ни одно конкретное уникальное явление этими понятиями не схватывается. А со времен схоластики все знают, что для уникальных явлений нет понятий. Каждое уникальное явление необходимо изучать отдельно, не торопясь подводить под понятие и общий род, как в формальной логике.

Но все же понятия имеют огромное значение в социальном знании. Они не дают ничего в описании уникального явления или единичного объекта, но позволяют сформировать ожидания от него.

Если мы знаем, что Василий — инженер, мы вправе ожидать от него соответствующего поведения и действий в стандартной ситуации. Мы не знаем, как он поведет себя в игре в шахматы, мы не знаем, какой он муж и отец, голосует ли он за Лукашенко или Позняка, но в профессиональной стандартной ситуации мы ждем, что он таки инженер. Но это не точно. И в самой стандартной ситуации Василий может вести себя совсем не так, как мы ожидаем от него, имея понятие «инженер».

То же самое с таким понятием, как «Республика Беларусь». Зная, что такое республика, мы можем совсем ничего не знать про Беларусь. И в любой исторической и политической ситуации Беларусь ведет себя не как республика, а как уникальная, ни на одну другую страну и республику непохожая Беларусь.

А что такое Беларусь? И почему она ведет себя не так, как можно было бы ожидать от другой какой-нибудь республики?

Вот в этом и состоит назначение исследований уникальных единичных объектов. Беларусь подлежит изучению как уникальный единичный объект.

Имея знания об уникальном и единичном объекте, мы можем соотносить полученное знание с понятиями идеальных типов. Соотносить между собой то, «что есть», с тем, «чем должно быть».

И очень часто оказывается, что то, что есть, отличается от того, чем оно кажется. «Быть», «являться», «казаться», «стараться быть», «избегать казаться» и т.п. — это все становится предметом исследований.

Уже много лет, даже десятилетий, ведутся жаркие споры о том, сформировалась ли беларусская нация или ее вовсе не существует.

Эти жаркие споры чаще всего ведутся в пространстве идеальных объектов, идеальных типов, теоретических понятий.

Все эти споры совершенно бесплодны, пока мы не принимаем во внимание все эти категории: «быть», «являться», «казаться», «стремиться», «хочется», «можется».

Беларусы все вместе кажутся чем-то одним, а являются чем-то другим, хотели бы быть чем-то третьим и избегают уподобляться чему-то четвертому и т.д.

И в этом нет ничего необычного, нелогичного, неправильного. Так ведут себя все нации. Есть понятие «нация», и оно не соответствует ни одной конкретной из существующих наций. Все конкретные нации стремятся быть как можно меньше похожими на шаблон, стандарт, абстрактное понятие. Все хотят быть уникальными и непохожими.

Но это стремление все же проявляется по-разному. В стандартных ситуациях все ведут себя как нации, разные, но все же как нации. Или не ведут.

От чего это зависит? А зависит это от того, что люди знают о нации как о понятии, так и от того, что они знают о себе.

В этом главное отличие гуманитарных понятий от естественнонаучных. Так, треугольник остается треугольником, дождь — дождем, собака — собакой, независимо от того, знает ли треугольник, что он треугольник, дождь, что он дождь, собака, что она собака (кстати, с собаками это уже с оговорками). А вот нельзя быть инженером, не зная, что ты инженер.

А как человек может знать, что он инженер?

Папа с мамой могут купить сыну диплом, и там написано, что Василий такой-то — инженер. Сделает ли такой диплом Василия инженером? Нет, конечно. Есть такой принцип: хоть горшком назови, только в печь не сажай. Так и с Василием, это легко проверить «сажанием в печь». Поставив Василия в определенную ситуацию, можно ожидать от него действий и поведения инженера. Если он соответствует ожиданиям, можно признать его инженером, если нет, то нет.

Может ли Василий стать инженером, выучив понятие «инженер»? Ну, глупо этого ожидать. Определение понятия «инженер» может выучить врач, менеджер, политик. Это позволит им сформировать ожидания от Василия. Но самому Василию этого знания совершенно недостаточно. Нужно еще выучить и освоить все, что входит в понятие «инженер», и привести себя в соответствие с выученным и освоенным.

Гуманитарные понятия недействительны без знания о них.

Но мы говорим о нации. Здесь то же самое. Нация — это воображаемое сообщество. И люди из этого сообщества тогда и только тогда могут стать нацией, когда знают: а) что такое нация по понятию; б) освоили все нормы и традиции нации, стандартные реакции на вызовы и многое другое.

Но когда люди путают принадлежность к нации с тем, что записано в пятой графе маминого и папиного паспорта, у них возникает когнитивный диссонанс.

Они смотрят на свой паспорт гражданина Республики Беларусь и задают себе вопрос, на который нет ответа: «Кто я, если у меня папа — поляк, а мама — украинка?» Или совсем анекдотичный случай с сыном, у которого папа — юрист, а мама — русская.

Так что же такое беларусская нация?

Во-первых, нация — это множество людей с паспортом гражданина Республики Беларусь. Это по понятию. От каждого из этого множества мы можем ждать поведения, которое в массовом виде соответствует ожиданиям от нации. Но каждый конкретный гражданин может совершенно не соответствовать нашим ожиданиям. И по самым разным причинам.

Во-вторых, нация — это подмножество людей во множестве граждан, которые знают, что такое нация по понятию и что такое конкретная и уникальная беларусская нация. Это уже конкретная нация, а абстрактное понятие. Естественно, это подмножество меньше первого.

В-третьих, нация — это подмножество людей во множестве знающих, что они нация, которые освоили формы и стандарты поведения, присущие конкретной беларусской нации. По поведению и проявлениям людей этого подмножества любой внешний наблюдатель может сделать вывод о существовании беларусской нации. Естественно, что это множество намного первого и второго.

Спрашивается, какой численности последнего подмножества будет достаточно, чтобы члены самого большого множества и любой внешний наблюдатель избавился от сомнений в существовании беларусской нации?

Вопрос конкретный, и ответ на него может быть получен только практически. Нужно, чтобы люди этого подмножества совершили хотя бы несколько действий и поступков, соответствующих идеальному представлению и понятию нации, причем таких, которые несвойственны ни одной другой нации.

Но оставим пока нацию в покое.

Тема этих моих размышлений — гражданское общество. Так вот, с гражданским обществом все то же самое, что и с инженером Василием, и с беларусской нацией.

Я, гражданин Республики Беларусь, освоивший все принципы гражданского действия и поведения, участвующий во всех проявлениях гражданского общества, наблюдающий рядом с собой таких же активных и знающих граждан, точно знаю, что гражданское общество в Беларуси есть.

И мне приходится вступать в полемику с людьми, у которых нет необходимых и достаточных составляющих.

Они не ведут себя как представители гражданского общества, не осознают себя таковыми. Поэтому они не могут увидеть тех, кто ведет себя и поступает, как член гражданского общества.

Они не видят уникальности и индивидуальности беларусского гражданского общества, поскольку им не с чем сравнивать, у них нет знания и понятия о гражданском обществе.

И все они, наблюдая меня и другие проявления гражданского общества, не видят его и твердят, что гражданского общества в Беларуси нет. То есть, видя меня перед собой и в многообразии моей гражданской практики, они утверждают, что меня нет.

И я не могу им ничего доказать. Они ведь смотрят открытыми глазами, смотрят и не видят.

Но они и не могут увидеть, если того, что они не видят, нет в понятиях, категориях и в сознании. Они хотят видеть гражданское общество, примерно так же, как ощущают дождь, струями заливающийся им за шиворот.

Гуманитарные и социальные объекты и явления даны совсем не так, как природные. Для них справедлив древний принцип Протагора: человек есть мера всех вещей, существующих в том, что они существуют, несуществующих в том, что они не существуют.

Какой мерой меряете, то и получаете. Но, в данном случае, мера — это ты сам.

Скажи мне, существует ли гражданское общество в Беларуси, и я скажу, кто ты.

А к партиям и теоретической работе в них я еще вернусь. Они-то не видят никакого гражданского общества. Поэтому и не работают с ним. Но это ничего не говорит о существовании-несуществовании гражданского общества. Это говорит только о них самих.

Читайте также:

• Гражданское общество — часть 1

• Гражданское общество — часть 2

• Гражданское общество — часть 3

• Гражданское общество — часть 4

• Гражданское общество — часть 5

• Гражданское общество — часть 6.1

• Гражданское общество — часть 6.2

• Гражданское общество — часть 7

• Гражданское общество — часть 8

• Гражданское общество — часть 9.1

• Гражданское общество — часть 9.2

• Гражданское общество — часть 10.1

• Гражданское общество — часть 10.2

• Гражданское общество — часть 10.3

• Гражданское общество — часть 11

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: