Мне часто приходилось слышать в разных ситуациях высказывание: «Я представляю здесь гражданское общество Беларуси/Х-ландии». И меня всегда коробило это высказывание.

В первую очередь, потому, что я точно знаю, что никто ни никогда не получал полномочий говорить от имени гражданского общества любой страны. Просто нет такой процедуры, такого органа или собрания, которое может кому-то делегировать право представлять гражданское общество.

Во вторую очередь, это то, что связано с самим понятием и категорией «гражданское общество». Гражданское общество — это вовсе не сообщество каких-то особых людей, отличных от других, это собирательное имя для свободных граждан, равных друг другу, и никто из них не «равнее» других, чтобы говорить от их имени или представлять их. В гражданском обществе каждый гражданин представляет только и исключительно самого себя.

Но в чем же тогда сила гражданского общества, если в нем каждый представляет только самого себя?

Вот с этим и попробуем разобраться.

Итальянский писатель Франка Маньяни как-то сказал почти парадоксальную мысль: «Чем больше граждан с гражданским мужеством имеет страна, тем меньше она нуждается в героях».

Обычно мужество и героизм сочетаются между собой, а тут они разводятся. Но речь идет об особом виде мужества — о гражданском мужестве (Zivilcourage, Civil courage). Это действительно особый вид мужества, Александр Гумбольдт сформулировал это так: “Jeder muss den Mut seiner Meinung haben” («У каждого должно быть мужество иметь собственное мнение»).

Современному человеку, наверное, это трудно понять, иметь собственное мнение сегодня кажется очень просто, причем тут мужество? Для современного человека скорее подошла бы фраза: “Jeder muss seiner Meinung haben” («Каждый должен иметь собственное мнение»).

Это принципиальные различия. Выделим сначала три принципиальных проблемных момента:

• Долженствование. Быть мужественным или быть обязанным. В XVIII веке нужно было иметь мужество, чтобы иметь собственное мнение, а в XXI это обязанность. Что же происходит с мнением, если в одном случае, чтобы его иметь, нужно мужество, а в другом — обязанность?
• Собственность. Быть или иметь. И при этом, как в XVIII веке, так и сейчас, люди имеют мнения. И тогда, и сейчас люди считали мнения, которые имели, своими собственными. Так, может быть, дело в категории «собственность»? Что такое «собственное мнение» и могут ли быть несобственные мнения?
• Человек. Быть или казаться. Мужество — категория, применимая не к мнению, а к носителю мнения, к тому, кто его имеет. Мнение может быть одно и то же, но кому-то требуется мужество, чтобы его иметь, а кто-то просто обязан его иметь. Значит, различие касается человека. Одно и то же мнение может быть у принципиально различающихся людей, у разных типов человека. Чем отличается человек XVIII века, которому требовалось мужество, чтобы иметь собственное мнение, от человека эпохи постмодерна, который просто-напросто обязан его иметь?

Простейший пример этих различий. Есть такое мнение: Земля вертится вокруг Солнца. Это мнение когда-то по-своему произнес Галилео Галилей перед судом инквизиции («И все-таки она вертится!»), и это же мнение учителя начальных классов вдалбливают своим ученикам на уроках.

Ученики ОБЯЗАНЫ иметь такое мнение, иначе они не получат хорошую оценку. Нужно ли им МУЖЕСТВО, чтобы иметь такое мнение? Нет, конечно же. И учителям не надо иметь никакого мужества для этого.

А вот Галилею мужество было совершенно необходимо, он рисковал собственной жизнью, произнося это мнение. И наоборот — он был ОБЯЗАН придерживаться противоположного мнения. А чьим было противоположное мнение? Это было мнение церкви и тогдашней науки. Члены трибунала инквизиции имели мнение, отличное от мнения Галилея. Было ли это мнение их собственным? Галилей настаивал на СОБСТВЕННОМ мнение, а они настаивали на мнении церкви, они представляли церковь в дискуссии с Галилеем.

А чьим мнением является то, что произносят учителя и хорошие ученики в школе? Это их собственное мнение или мнение Галилея? А может быть, это мнение современной науки, и учителя являются ее представителями в классе и навязывают своим ученикам несобственное мнение?

То, что Земля вращается вокруг Солнца, сегодня принимается как банальная несомненная истина. Существует немногочисленное множество людей, которые придерживаются противоположного мнения. И само это противоположное мнение существует, его знают те, кто имеет истинное мнение, и, зная, считают его не истинным. Не могут быть оба мнения равными относительно истины.

Но сейчас мы разбираемся не с истиной как таковой, а с мужеством иметь или не иметь собственное мнение, независимо от того, насколько истинным оно является. Оставляя объективную истину за рамками, мы не можем игнорировать субъективную убежденность в истинности собственного мнения.

Собственно, мужество, в данных рамках, можно понимать как убежденность в истинности собственного мнения. В этом состоит четвертый принципиальный проблемный момент:

• Истинность. Субъективная убежденность в том, что мнение, которое человек считает собственным, истинно: Если такой убежденности нет, то от собственного мнения легко отказываются в пользу чужого мнения или мнения некоторого коллектива и большинства.

Здесь уместен другой пример, из другой ситуации и другой эпохи. В яркой художественной форме эта ситуация описана в романе Артура Кестлера «Слепящая тьма». Большевиков 20-30-х годов прошлого века невозможно было упрекнуть в отсутствии личного человеческого мужества. Они прошли царские тюрьмы и ссылки, проявляли героизм во время Гражданской войны, смело смотрели в лицо смерти, рисковали собственной жизнью. Они часто были образованными и умными людьми, имевшими собственное мнение. И за это мнение могли предстать перед судом.

Галилео Галилей предстал перед судом инквизиции за собственное мнение, а Николай Бухарин тоже предстал перед судом партии за собственное мнение. На этом сходство двух ситуаций заканчивается, поскольку исход их совершенно различен.

Галилей рисковал своей жизнью, отстаивая собственное мнение против мнения церкви. Бухарин признал мнение партии истинным, и все равно был казнен. Мало того, он признавал право партии его казнить. Эта ситуация поразила Артура Кестлера до глубины души и он попытался разобраться в этом, описывая чувства и мысли своего главного героя Николая Рубашова.

Герой Кестлера, как и его реальные прототипы, признавал только объективную истину, и никакая субъективная убежденность в истинности своего собственного мнения не идет в сравнение с инстанцией, устанавливающей объективную истину. Такой инстанцией в советское время была партия. Партия не могла ошибаться.

Но во времена Галилея точно такой же инстанцией была католическая церковь. У Галилея хватило мужества противопоставить свою субъективную убежденность в истине мнению инстанции, которая была наделена правом устанавливать объективную истину. А у Бухарина, Каменева, других большевиков такого мужества не было.

Личная смелость, готовность рисковать жизнью и героическое поведение на войне не совпадает с интеллектуальным мужеством, с готовностью рисковать собственной жизнью за субъективную убежденность в истинности собственного мнения.

Большевики готовы были платить собственной жизнью за некие ценности и не готовы были платить даже меньшую цену за истину, поскольку имели убеждение в ценности иного, не собственного мнения.

Отсюда пятый принципиальный проблемный момент:

• Ценность. Мнение обретает ценность в поступке, а поступком является публичное предъявление собственного мнения с убежденностью в его истинности: Как возможно ценить мнение больше жизни? Риск поплатиться жизнью за собственное мнение — довольно крайний случай, совершенно экстремальная ситуация. Но плата может быть высокой и без риска для жизни. Тюрьма — тоже высокая плата, и остракизм, и буллинг, и презрение окружающих. Да и просто потеря каких-то благ: места работы, ученой степени и т.п.

Ценность мнения определяется той ценой, которую человек готов платить за право его высказать и объявить Городу и Миру. Высказанное без всякого риска мнение вряд ли имеет высокую цену. Ну а уж мнение, которое человек обязан иметь или имеет по обязанности, почти совсем ничего не стоит — ни в плане истинности, ни в плане собственности.

Все эти (и еще некоторые, не так значимые в рамках нашей темы) принципиальные проблемные моменты можно назвать одним словом — «парресия» (parrhesia).

Этот термин известен со времен Еврипида, о паррессии писали и говорили греческие философы и римские мыслители, христианские богословы, парресия занимает важное место в «Духовных упражнениях» Игнатия Лойолы и в «заботе о себе» Мишеля Фуко. Мишель Фуко, последовательно и методично занимаясь «Археологией знания», и ввел термин «парресия» в современный оборот и подробно анализировал само явление в своем цикле лекций «Мужество истины», который прочел за три месяца до смерти. Эти лекции переведены и изданы.

Важность этих лекций для нашей темы (гражданское общество) еще и в том, что в них Мишель Фуко говорит о политике, власти, демократии и их отношении к истине. Длинная, но важная цитата:

«В прошлом году, как вы, наверное, помните, я предпринял исследование вольной речи, практики parrêsia того персонажа, который может практиковать parrêsia и который называется (это слово появится гораздо позже) паресиастом (parrêsiastes). Изучение parrêsia и parrêsiastes в античной культуре себя, очевидно, представляет собой своего рода предысторию тех практик, что сформировались и развились вокруг нескольких общеизвестных пар: кающийся и его исповедник, наставляемый и духовный наставник, больной и психиатр, пациент и психоаналитик. Можно сказать, что эту предысторию я и пытался [описать]. Вот только занимаясь исследованиями в такой перспективе, как предыстория этих общеизвестных пар, этих паресиастических практик, я заметил нечто, что меня удивило и чего я не предусмотрел. Сколь бы важным ни было понятие parrêsia в сфере духовного наставничества, духовного водительства, наставления души, сколь бы важным оно не было, особенно в эллинистической и римской литературе, нельзя не признать, что его истоки лежат в другом месте и что по существу и прежде всего оно появляется не в этой практике духовного наставничества. Понятие parrêsia (это я и пытался показать вам в прошлом году) — это изначально и по существу политическое понятие. А изучение parrêsia как политического понятия и концепта явно уводило меня в сторону от моего основного проекта: от античной истории практик высказывания истины о себе. Но, с другой стороны, это неудобство компенсировалось тем обстоятельством, что, возобновляя или предпринимая вновь исследование parrêsia в области политических практик, я несколько приближался к постоянно присутствующей в [предпринимаемом] мною исследовании теме отношений между субъектом и истиной: к теме властных отношений и их роли в отношениях между субъектом и истиной. В связи с понятием parrêsia, изначально укорененным в политической практике и в проблематизации демократии, а затем перешедшим в сферу личной этики и становления морального субъекта, говоря схематично, в связи с понятием, укорененным политически и дающим моральный побег (именно это меня заинтересовало, на этом я остановился и остановлюсь еще), появляется возможность поставить вопрос о субъекте и об истине с точки зрения практики, которую можно назвать управлением собой и другими».

Что нам в этом важно! Термин парресия возник в условиях афинской демократии и относился к простому гражданину полиса, который говорит правду в народном собрании, не взирая на то, как эта правда будет воспринята другими, большинством или правителями. За сказывание правды можно было поплатиться жизнью или подвергнуться остракизму — изгнанию.

Потом этим словом стали называть и другие варианты говорения правды с риском для говорящего. Именно эти практики парресии «в сфере духовного наставничества, духовного водительства, наставления души» привлекли первоначальное внимание Фуко. Политический аспект паррессии был слишком очевиден и не заслуживал внимания, пока он не пришел к пониманию «возможности поставить вопрос о субъекте и об истине с точки зрения практики, которую можно назвать управлением собой и другими».

В теме «Гражданское общество» политический аспект исключить никак нельзя, но и «вопрос о субъекте и об истине с точки зрения практики, которую можно назвать управлением собой и другими» невозможно обойти стороной.

Древним грекам было просто. Для них существовала только частная жизнь и политическая. Греческая демократия была непосредственной и прямой. Каждый гражданин выступал на народном собрании от себя лично и принимал личные решения. Никаких сомнений в том, что он руководствуется исключительно собственным мнением, ни у него самого, ни у слушателей не возникало.

Парресия не воспринималась как нечто исключительное, но противопоставлялась демагогии и ораторскому искусству — риторике. Каждый гражданин полиса понимал, что специально обученный оратор имеет целью изменить частное (собственное) мнение слушателей, чтобы склонить их к какому-то общему мнению. Парресиаст же руководствуется в своем выступлении совершенно другим мотивом, он просто не может не говорить правду, это его внутренний моральный долг.

Альтернативой парресии является только молчание. Греки изначально понимали то, что современным людям приходится объяснять, как это делал Кофи Аннан, говоря: «Злу нужно молчание большинства». Мужественные греческие парресиасты говорили правду тогда, когда молчание всех или отсутствие публично предъявленной истины вело ко злу, совершаемому большинством народа. Грекам не нужно было понятие «гражданского мужества», личное и гражданское мужество в условиях прямой демократии — это одно и то же.

В позднейшие времена паррессия проявлялась в других, не политических ситуациях, но тоже требовавших объявления истины с риском для жизни. Так поступал уже упомянутый Галилей, парресиастом был Мартин Лютер, выступивший против продажи индульгенций. Так поступали многие исторические персонажи, имевшие мужество говорить правду в глаза абсолютным монархам, людям, имевшим полную власть над их жизнью и судьбой. Но и это были не политические поступки, а моральные.

Совсем иначе обстояло дело в XVIII веке, когда зарождалась представительная демократия и гражданское общество. Общество XVIII века было устроено сложнее афинского. Да и знаний об обществе у образованных людей того времени было больше и понимание глубже. Социальная жизнь людей XVIII века протекала вне политики. Была частная жизнь и светская. Все люди позднефеодальной эпохи принадлежали к каким-то сословиям, были членами различных корпораций, гильдий, общин, сект или клубов. Каждый из них разделял мнения, цели и интересы того сообщества, с которым идентифицировался. У структурированных и сильных сообществ появлялись политические интересы, которые они пытались решать, вступая в коммуникацию с властью. В коммуникацию вступали не люди с личным собственным мнением, а представители интересов и мнений сословий, гильдий, корпораций, церквей, а позже клубов и партий.

Уже несколько столетий существовали практики представительства. Адвокаты представляли интересы своих клиентов. Дипломаты представляли интересы своих монархов и транслировали их мнения, оставляя свои при себе. Ученые говорили от имени истины. Делегаты в совещательных органах при монархах (сеймы, генеральные штаты, парламенты) представляли интересы своих сословий или регионов.

Соответственно, появились и фигуры речи, к которым прибегали, озвучивая не свое собственное мнение, но мнение неких инстанций, институтов, коллективов и сообществ. Так в науке прижилась форма множественного числа при говорении от первого лица. Ученый говорит «мы» там, где древние философы говорили бы «я», «ты», «они», ну и «мы» на своем месте, так как это делал Аристотель: «Мы хотим исследовать природу души, а я имею в виду...».

Для придания значимости и важности своим словам все стали заявлять: «Я говорю от имени всех купцов нашего города...» или «Я представляю здесь дворянство такой-то губернии...». В гротескной форме это звучит примерно так: «Не корысти ради, но токмо волею пославшей мя...».

Озвучить общее мнение, произнести порученные кем-то слова, сослаться на то, что тебя делегировали для того-то и того-то всегда проще, чем сформулировать собственное мнение и отношение к чему бы то ни было.

В представительных органах эпохи абсолютизма личное мнение значило и стоило очень мало. Даже архаичное Liberum veto не было исключением из этого правила. Один делегат сойма мог прекратить дебаты и остановить любое решение, но не от собственного имени, а как представитель своего города или региона.

Любой представитель, чего бы то ни было, не может быть свободным, не может иметь собственного мнения, поскольку ему поручено транслировать и провозглашать вполне определенное мнение. Он обязан иметь это мнение коллектива, сообщества, клиента и т.д., а свое собственное держать при себе.

Но такой принцип представительства вступает в противоречие со всеми декларируемыми принципами демократии.

С одной стороны, «представитель» ОБЯЗАН придерживаться того, мнения, представлять которое ему поручено, с другой стороны, он ДОЛЖЕН иметь собственное мнение как свободный гражданин и человек.

И что же делать, как быть, если мнение, которого он ОБЯЗАН придерживаться, вступает в противоречие с тем, которое он ДОЛЖЕН иметь как свободный разумный человек?

Вот именно в таких случаях необходимо гражданское мужество и парресия:

• Jeder muss den Mut seiner Meinung haben (У каждого должно быть мужество иметь собственное мнение).
• Нужно БЫТЬ мужественным и ИМЕТЬ мнение как собственное, а не то, которое тебя обязал пославший тебя коллектив, партия, сообщество и т.д.
• Нужно иметь критическое мышление, чтобы различать собственное мнение и порученное извне и отличать истинное от неистинного.
• Нужно иметь субъективную уверенность в способности критического мышления устанавливать объективную истину, а не доверять ее установление внешним инстанциям, и иметь субъективную уверенность в этой установленной истине.
• Нужно ценить истину и истинное мнение больше той пользы, которую может принести отказ от истинного мнения в виде признания сообщества, наград и бонусов, которые приносит представительство внешних интересов и чужого мнения.

Понимая это, мы можем развести парресию и гражданское мужество.

Нет гражданского мужества без парресии. Гражданское мужество — это парресия, проявляемая в особых ситуациях, когда гражданин принимает участие в политике, т.е. в решении общих вопросов, а не только своих личных.

Немалое мужество нужно человеку, решившему избавиться от алкогольной зависимости, чтобы прийти в клуб анонимных алкоголиков и представиться: «Здравствуйте! Меня зовут Петр и я алкоголик!» Но это еще не гражданское мужество.

Каминг-аут тоже требует изрядного мужества. Сейчас этот термин чаще всего применяется в определенных ситуациях — объявления о собственной нетрадиционной сексуальной ориентации. Но объявление себя атеистом в религиозном сообществе — практически то же самое. Заявить в СССР, что ты не разделяешь коммунистических взглядов — то же самое.

Но это все мужество, но не гражданское.

Гражданское общество начинается с парресии, с гражданского мужества парресиаста, говорящего не о себе самом, а об обществе, к которому принадлежит.

Свободный гражданин, наделенный критическим мышлением, совершает акт парресии, провозглашая идеи, которые не разделяются большинством, которые противоречат установкам властей, за которые он рискует поплатиться жизнью и свободой, презрением большинства, исключением из общества.

Другие свободные граждане, наделенные критическим мышлением и имеющие достаточно мужества, чтобы пересмотреть мнения и взгляды, навязанные им корпорациями, партиями, всем обществом, всей нацией, могут принять сообщенную парресиастом истину и присоединиться к нему. Эти граждане и становятся гражданским обществом.

Если акт парресии имеет успех и новая идея, провозглашенная паррисиастом, становится достоянием широкого гражданского общества, то это меняет все общество, развивает его. Особое мнение, или идея, истинность которой базировалась только на субъективной убежденности мужественного гражданина, овладевает массами и становится банальной, становится общераспространенным мнением большинства.

И так до следующего акта парресии.

Гражданское общество в Беларуси есть. И есть несколько идей, которые уже известны из актов парессии, которые должны изменить наше общество в целом и привести к перезагрузке государства.

Читайте также:

• Гражданское общество — часть 1

• Гражданское общество — часть 2

• Гражданское общество — часть 3

• Гражданское общество — часть 4

• Гражданское общество — часть 5

• Гражданское общество — часть 6.1

• Гражданское общество — часть 6.2

• Гражданское общество — часть 7

• Гражданское общество — часть 8

• Гражданское общество — часть 9.1

• Гражданское общество — часть 9.2

• Гражданское общество — часть 10.1

• Гражданское общество — часть 10.2

• Гражданское общество — часть 10.3

• Гражданское общество — часть 11

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: