18-20 октября в Минске на государственном уровне был проведен «Первый беларусский философский конгресс». Владимир Мацкевич высказался по поводу того, как обстоят дела с философией в нашей стране.

Не люблю официальную философию. Не так не люблю, как обычные люди, которые не понимают, что говорят философы. Наоборот, я все понимаю, что они говорят и пишут, понимаю, как и чем они думают, и именно за это не люблю. А некоторых почти ненавижу.

В Советском Союзе выходила серия книг под названием «О чем думают философы». Я читал книги этой серии еще школьником, потом, уже в университете, услышал, что думающие люди называют эту серию иначе: «Чем думают философы». Тоже некорректное название, но точно выражающее отношение к официальной философии. Официальная философия не отвечает ни на один вопрос, который встает перед человеком, перед страной или нацией. Она уводит читателя, слушателя, студента от ответов и даже от самих вопросов, убивая любознательность и само мышление.

Тогда, в СССР, казалось, что это особенность только советской философии, которая полностью контролировалась партией и была партийной «философией». Но знакомство с историей философии позволяет заключить, что, за исключением короткого периода второй половины XVIII века в раздробленной Германии, официальная философия всегда представляет собой скучное резонерство, софистику-схоластику-талмудизм в самом худшем значении этих слов.

Иммануил Кант был университетским профессором и выдающимся философом только потому, что преподавал студентам вовсе не свою критику чистого и практического разума, а безобидную натурфилософию, космогонию и всякое такое. Фихте, Шеллинг и Гегель были профессорами, преподавали официальную философию. Поэтому, когда на их лекциях появлялся будущий философ, он говорил так:

«В целом, гегелевская философия состоит на три четверти из чистой бессмыслицы, а на одну четверть из продажных идей. Нет лучшего средства для мистификации людей, как выложить перед ними нечто такое, что невозможно понять. <...>

В гегелевской философии явственно заметно намерение добиться милости монархов сервильностью и ортодоксией. Ясность цели пикантно контрастирует с неясностью изложения, и, как клоун из яйца, вылупливается в конце толстого тома, полного напыщенной галиматьи и бессмыслицы, благодарная салонная философия, которой учат уже в начальной школе, а именно — бог-отец, бог-сын и святой дух, правильность евангелического вероисповедания, ложность католического и т.д., и т.п.».

Я бы не стал полностью доверять мнению Артура Шопенгауэра о Гегеле, но то, что он сказал о нем, с гораздо большей уверенностью можно отнести к любой официальной философии.

Маркс еще резче высказывался о всей предшествующей философии, филистерской и сервильной, но как только философия самого Маркса стала официальной, она превратилась в еще более филистерскую, сервильную, ортодоксальную, вплоть до полного отрицания самого Маркса и любой живой мысли.

Самые выдающиеся и гениальные философы имели большие проблемы с властями, не только политическими, но и академическими. Они редко уживались в университетах, а если и оставались там, то на вторых и третьих ролях. Иногда они конфликтовали с академическими властями и пользовались покровительством монархов или церкви, но чаще конфликтовали со всеми. Начиная с полумифического Пифагора и реальных Гераклита и Анаксогора, через создателей методологии науки Нового времени (Бэкона, Галилея и Декарта), заканчивая нашими современниками. Изгнание, «философский пароход», запрет на профессию — это мягкая, почти ласковая реакция любых властей на реальную философию. Если всерьез — то цикута в бокале, костер, ГУЛАГ, Бухенвальд или пуля в висок.

Ах, да. Гуманная, плюралистическая и политкорректная современность! Философов давно не убивают, не выкалывают им глаза, не кастрируют, как Пьера Абеляра. Даже в застойном СССР этого уже не практиковали. Сейчас уже университетские кафедры используются как гетто. Философов запирают в кафедральные гетто и убивают их не физически, а как мыслителей.

Когда меня обзывают «философом», то имеют в виду именно это: раз уж ты философ, то все, что ты говоришь, — это «на три четверти чиста бессмыслица, а на одну четверть продажные идеи». Естественно, не выясняя, кому и за сколько они проданы, и не затрудняя себя поиском смысла.

Я на такое не обижаюсь. Напротив, с некоторого времени я стал называть себя философом и настаиваю, что философ — это звучит гордо. Но тогда и только тогда, когда это философия, а не сервильная официальная «философия».

Я не имею философского диплома, т.е. никогда не изучал ее систематически по университетской программа. И слава Богу, а то мог бы стать долдоном и резонером или, в лучшем случае, «философоведом», как это называет Сергей Дацюк. Я изучал философию самостоятельно, читая хорошие книги настоящих философов.

Еще я учился у настоящих философов в Советском Союзе.

Да, да, и в СССР были настоящие философы. Они выжили в ГУЛАГЕ, как Лосев и Гумилев. Они не пугались исключения из партии. Они не подстраивались под ВАК-овские требования, чтобы только защититься и получить степень. Они жертвовали карьерой и должностями. Они иногда даже становились профессорами и член-корами. До статуса академика ни один настоящий советский (антисоветский, тем более) философ не допускался.

Их сегодня многие (ну, относительно многие) знают. Это Челпанов, упомянутые Лосев и Гумилев, это Голосовкер, Бахтин, Зиновьев, Щедровицкий, Мамардашвили, Лотман... Кого-то, наверняка, забыл еще назвать.

А что в Беларуси?

Вполне официальный под прикрытием философ Анатолий Михайлов, уловив волну перестройки, попытался настроиться на эту волну и вынужден был покинуть БГУ вместе с группой коллег. Но в очень благоприятное время — они смогли основать ЕГУ. Ну, потом была уже совсем другая история, в ЕГУ стали культивировать другую официальную философию, избавились и от Николая Семенова, некоторых других. Владимир Фурс покончил с собой. Ну а потом Михайлов превратил ЕГУ в то самое гетто, где философия доживает и умирает.

В БГУ Вячеслав Степин стал профессором, почти создал школу. Сейчас «иностранный член» (иностранный, Карл!) НАН Беларуси. Как ему это удалось? Стать философом ему удалось благодаря контактам с Московским методологическим кружком и Щедровицким, т.е. с совершенно неофициальной философией. Ну а удержаться на плаву — благодаря провинциальности Минска в СССР, который был местом ссылки некоторых персон нон грата в московских академиях.

Было, было и в Беларуси. Точнее, могло быть. Даже в университете. И у Степина могло быть, и у Николая Круковского, и у Бориса и Льва Клейнов, и у Льва Кривицкого, но это — в БССР.

А в Республике Беларусь вся философия начиналась и живет вне официальных структур, без какого бы то ни было контакта с официозом.

Достаточно вспомнить Александра Грицанова. Его «Новейший философский словарь» стал событием на постсоветском пространстве в русскоязычном мире. Грицанова и его словарь не нужен был БГУ и Институту философии НАН Беларуси. Ректор ЕГУ запретил своим сотрудникам принимать участие в проекте Грицанова. Он вытянул свой словарь силами тех, кто не слушался начальства. В первую очередь, это Владимир Абушенко и Марина Можейко. Сказалось и покровительство Степина из Москвы, поддержка профессора Румянцевой, многообразные связи и контакты.

Конечно, чтобы оставаться философом, совсем не обязательно рвать с университетом или другими госструктурами. Владимир Абушенко не только оставался одним из ведущих преподавателей в БГУ, но даже стал заместителем директора академического Института социологии. Татьяна Щитцова — профессор ЕГУ, и остается глубоким философом. Игорь Бобков в какой-то момент стал сотрудником все того же Института философии. Но все, что они делали и делают важного и интересного, никак не связано с официальными планами этих институтов и структур.

Николай Паньков титаническими усилиями создал журнал «Диалог. Карнавал. Хронотоп», собрав редколлегию очень высокого уровня со всего мира, включая Сергея Аверинцева из Москвы, Дмитрия Лихачева из Питера, Юлию Кристеву из Парижа и т.д. Проводил «Бахтинские чтения» на мировом уровне, пока его не выжили из Витебска.

Можно было бы назвать еще несколько важных и значимых имен и событий — ничего, даже близко приближающегося к уровню которых, в официальной «философии» просто нет. И быть не может.

Про самого известного философа Беларуси Валентина Акудовича я уж промолчу.

Я просто повторю, перефразируя, то, что когда-то сказал мой учитель Георгий Щедровицкий:

Философия в Беларуси есть!

В современной Беларуси есть молодая философия.

Но тщетно искать ее на Первом беларусском «философском» конгрессе. Ее там нет, несмотря на присутствие «свадебных генералов» в лице «иностранного члена» Вячеслава Семеновича Степина.

Нет философии и в Институте философии НАН Беларуси, и в БГУ на ФФСН под руководством Гигина. Там можно в несколько иной пропорции то, что нашел Артур Шопенгауэр в лекциях Шеллинга и Гегеля в Берлине: «три четверти сервильности и одну четверть полной бессмыслицы». Впрочем, там и не должно быть живой философии. В университете пусть учат истории философии, или «философоведению», в Институте философии должны готовить к изданию классические книги, снабжая их комментариями и академическим аппаратом (об этом я давно рассказывал даже в официозе).

А живая и активная философия живет как настоящая кошка — гуляя сама по себе, невзирая на барьеры, границы, рамки и начальственные распоряжения.

Но нужна ли беларусам и Беларуси философия как таковая?

А откуда им об этом знать?

Если настоящей, живой и активной философии беларусы не видят, а то, что можно увидеть на Первом беларусском «философском» конгрессе, уж точно не нужно никому. Никому, включая тех, кто любит мудрость, кто любит философию (любовь к мудрости), включая тех, кто хочет думать, знать, объяснять, переделывать и развивать Беларусь.

Приложение 1

Аниций Манлий Торкват Северин Боэций, находясь в темнице и ожидая казни, написал «Утешение философией».

Посетив сей мир в его минуты роковые, он видел мир вокруг и знал, что это не настоящее. А настоящее можно увидеть не глазами.

«После того, как рассеялись тучи скорби, я увидел небо и попытался распознать целительницу. И когда я устремил глаза на нее и сосредоточил внимание, то узнал кормилицу мою — Философию, под чьим присмотром находился с юношеских лет. Зачем, — спросил я, — о наставница всех добродетелей, пришла ты в одинокую обитель изгнанника, спустившись с высоких сфер? Для того ли, чтобы быть обвиненной вместе со мной и подвергнуться ложным наветам? — О мой питомец, — ответила она, — разве могу я покинуть тебя и не разделить вместе с тобой бремя, которое на тебя обрушили те, кто ненавидит самое имя мое! Ведь не в обычае Философии оставлять в пути невинного без сопровождения, мне ли опасаться обвинений, и устрашат ли меня новые наветы? Неужели ты сейчас впервые почувствовал, что при дурных нравах мудрость подвергается опасности? Разве в древние времена, еще до века нашего Платона, я не сталкивалась часто с глупостью и безрассудством в великой битве? А при его жизни, учитель его Сократ разве не с моей помощью добился победы над несправедливой смертью? А позже, когда толпа эпикурейцев и стоиков и прочие им подобные стремились захватить его наследие, каждые для своей выгоды, они тащили меня, несмотря на мои крики и сопротивление, как добычу, и одежду, которую я выткала собственными руками, разорвали, и вырвав из нее клочья, ушли, полагая, что я досталась им целиком. Поскольку же у них [в руках] были остатки моей одежды, они казались моими близкими, а неблагоразумие низвело некоторых из них до заблуждений невежественной толпы. Если бы ты не знал ни о бегстве Анаксагора, ни о яде, выпитом Сократом, ни о пытках, которым подвергли Зенона, так как все это было в чужих краях, то ты мог слышать о Кании, Сенеке, Соране, воспоминания о которых не столь давни и широко известны. Их привело к гибели не что иное, как то, что они, воспитанные в моих обычаях и наставлениях, своими поступками резко отличались от дурных людей».

Первое, что сказала Философия Боэцию: «Но сейчас время для лечения, а не для жалоб».

Возможно, что именно эта фраза была началом той идеи, которую повторял Александр Грицанов: «Мой словарь не для того, чтобы учить, он чтобы лечить!»

Приложение 2

В советское время все знали последний тезис Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». В советском варианте он звучал так: «Раньше философы лишь различным образом объясняли мир, а советские философы даже этого не делают».

К беларусским официальным философам это относится еще в большей степени.

Приложение 3

Месяц назад я высказал несколько критических замечаний в адрес VII Международного Конгресса исследователей Беларуси, организованного Андреем Казакевичем и «Палітычнай сферай».

Там была критика, и тот Конгресс заслуживает критики.

Этот конгресс, о котором речь сейчас, никакой критики не заслуживает. Я и не критикую, просто ворчу как философ, которого никто не назначал философом.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: