Фото Die Presse

Хватит ли ума правительству Украины не принимать путинского подарка — «автономии» Донбасса? Как избавиться от имперской архаики и победить Путина?

В Международном Конгрессе исследователей Беларуси, который пройдет с 3 по 5 октября в Каунасе (Литва), примет участие украинский политический и культурный аналитик, писатель, переводчик и публицист Микола Рябчук.

Накануне Конгресса исследователь поделился со Службой информации «ЕвроБеларуси» своим видением российско-украинского конфликта изнутри и путями выхода для Украины.

«Увидеть старых знакомых и открыть новых»

— Вы будете выступать на научном конгрессе в Литве с пленарным докладом. Каковы ваши ожидания от общения с беларусскими интеллектуалами, в какой дискуссии вы бы хотели поучаствовать, какие темы могут быть для вас наиболее интересными?

— Я лично знаю многих беларусских интеллектуалов, встречаюсь с ними на разных международных форумах, поддерживаю контакты электронной почтой, читаю беларусские журналы, прежде всего «Архэ», иногда сам там печатаюсь, иногда пишу даже на беларусские темы, главным образом, в сравнительном контексте, так что мое общение с беларусами достаточно давнее и разнообразное.

Хотя, конечно же, на Конгрессе такого уровня всегда есть возможность не только увидеть старых знакомых, но и открыть новых. К сожалению, буду в Каунасе лишь один день, однако постараюсь использовать его максимально эффективно.

Врачебный долг

— Сегодня многие украинские интеллектуалы активно включились в политическую полемику по поводу конфликта России и Украины. Возможно ли при этом сохранять критическую дистанцию по отношению к происходящему?

— Безусловно. Это прямая обязанность интеллектуалов. Как, впрочем, и журналистов. Никто не может быть совершенно объективен, но каждый может сделать свою необъективность предметом интеллектуальной рефлексии, критического самоанализа — ввести эдакую постоянную поправку на субъективность. Интеллектуалы — как врачи: должны ставить объективный диагноз, независимо от того, нравится нам пациент или нет.

Не скажу, что наши масс-медиа — образец плюрализма и объективности, но сравните их с российскими и сразу почувствуете, кто ближе к европейским стандартам, а кто — к северно-корейским.

«Четкого раскола в Украине нет»

— В том, что происходит в Украине, чувствуется одна серьезная проблема, которую можно выразить довольно просто, хотя проблема сложная — раскол украинского (речь может идти и о России и даже о Беларуси) общества. На ваш взгляд, каковы линии этого раскола? Насколько они связаны непосредственно с конфликтом между Россией и Украиной и с предшествующими событиями — падением режима Януковича?

— Линий много, но в основе — одна, для всех общая, связанная з двумя разными, принципиально несовместимыми типами идентичности и, соответственно, системами ценностей, дискурсами, идеологиями, политическими позициями и даже, в значительной степени, жизненными установками.

Этот раскол определяется прежде всего разной степенью эмансипации, т.е. умственного освобождения разных групп нашего общества от советско-коммунистического наследия и, шире, от мифического сообщества, которое я условно называю восточно-славянской, русско-православной «умой» — по аналогии с таким же архаическим квазирелигиозным сообществом, сохранившемся до сих пор в мусульманском мире.

В средневековой Западной Европе тоже существовало такое сообщество — Pax Christiana. Но там оно уступило место вполне модерным, секулярным национальным идентичностям. В России же на рубеже XVII-XVIII веков произошло роковое слияние, отождествление новосоздаваемой империи с религиозно-конфессиональным русско-православным сообществом Slavia Orthodoxa.

Произошла как бы сакрализация государства и огосударствление православия. Эта спайка на десятилетия законсервировала домодерную, средневековую идентичность имперских подданых, их приверженность традиционным, авторитарным, патерналистическим ценностям и враждебность к антропоцентрическим, либеральным, индивидуалистическим веяниям. Причем это оказалось проблемой не только россиян, но и украинцев и беларусов, которые в разной степени эту архаическую квазирелигиозную идентичность позаимствовали, «интернализировали».

Начиная з ХІХ века, все три восточнославянских народа пытаются от этой имперской архаики освободиться, т.е. сконструировать модерную национальную идентичность, более совместимую с гуманистическими ценностями современного мира.

Украина отличается от России и Беларуси, во-первых, тем, что процесс эмансипации продвинулся здесь гораздо дальше, а во-вторых, тем, что он оказался в разных регионах чрезвычайно неравномерным: практически полным на Западе страны и весьма ограниченным на Юго-Востоке. (В России и Беларуси эта неравномерность тоже заметна, но проявляется главным образом на уровне столица—периферия).

Корреляция между регионом и преобладанием в нем той или иной идентичности (и, соответственно, ценностных ориентаций) позволяет недобросовестным политикам натравливать, в одном случае, «трудящуюся» периферию на «зажравшуюся» столицу, в другом — «хороший», «интернациональный» якобы регион на «плохой», «националистический».

На самом деле, четкого раскола в Украине нет или, по крайней мере, до российского вторжения не было. Ведь корреляция — это всего лишь статистически значимая вероятность, а не жесткий детерминизм. Определенные идентичности, ценности и ориентации действительно коррелируют с регионом проживания, этнической принадлежностью, приоритетным языком общения, как, впрочем, и с возрастом и уровнем образования: чем респонденты моложе и образованнее, тем они статистически более прозападные и менее «восточнославянские», «русско-мирные». Причем это касается всех регионов, всех языковых и этнических групп, хотя, естественно, в разной степени.

В том же Донецке, к примеру, по опросам прошлого года, было свыше 20% убежденных «западников». Это, конечно же, не 90%, как во Львове, но говорить о «расколе» без соответствующих усилий Путина и Януковича вряд ли бы было уместно. Тем более, что между условным Донецком и Львовом лежит огромная, весьма разнородная территория, обеспечивавшая Украине на протяжении 20 лет довольно мягкое, эволюционное развитие, несмотря на многочисленные внутренние противоречия.

Заметьте, что обе революции в Украине случились, когда правительство при поддержке Кремля пыталось пресечь, ограничить медленную эволюцию страны в сторону европеизации.

Сила и слабость революций Восточной Европы

— Хочется узнать ваше мнение о дискурсе национализма и его роли в украинских событиях, а также о том, каким образом интеллектуалы могут проявлять свою позицию по отношению к собственной стране.

— Все восточноевропейские революции, начиная с «Солидарности» и заканчивая Евромайданом, были в определенном смысле, «националистическими», поскольку имели существенный антиколониальный, антиимперский, национально-освободительный компонент.

В этом их сила и слабость. Сила — потому что национально-освободительная («националистическая», если угодно) повестка дня позволяет расширить популярную базу общедемократического движения. Слабость — потому что националистические союзники далеко не всегда привержены либерально-демократическим ценностям (как, впрочем, и союзники социалистические, ведь восточноевропейские революции имели также важный социально-экономический, модернизационный компонент). Последующий раскол широкого революционного блока всегда неизбежен.

Но во время революции, а тем более, как теперь, внешней агрессии, национализм играет важную мобилизационную роль. Ведь идея нации — кроме всего, это идея межгрупповой солидарности, взаимной ответственности и даже жертвенности. И задача интеллектуалов, мне кажется, не осуждать, не бороться с национализмом, а «цивилизировать», поддерживать его либеральный характер и пресекать ксенофобские, тоталитарные формы.

Гитлер, Ганди, Ле Пен и Жириновский

— Насколько национализм является частью массового сознания граждан Украины, и что это за «национализм»?

— Национализм — понятие чрезвычайно широкое. Гитлер был националистом и Махатма Ганди. Я очень люблю полушуточное определение: национализм — это то, что чувствуют другие. А патриотизм — это то, что чувствуем мы.

Выше я уже определил либеральную форму национализма, которую лично поддерживаю и считаю важной не только для самосохранения, но и для успешного развития наций в глобализированном мире. Нелиберальные формы в Украине, как и везде, существуют, но их влияние в обществе мне кажется значительно меньшим, чем в большинстве европейских стран.

Во всяком случае, на президентских выборах наши нелиберальные националисты получили около трех процентов голосов; на парламентских они, полагаю, получат немногим более. До успеха Мари Ле Пен или Владимира Жириновского им далеко. Не говоря уж о популярности Владимира Путина.

Федерализировать Украину — создать вторую Боснию

— Если посмотреть на то, что происходит вокруг Украины и внутри нее, то выбор представляется небольшим: или же мы сталкиваемся с украинским failed state и намеком на возможную демократию или же с авторитарной моделью в России и Беларуси (стабильной, спорно эффективной и т.д.). Есть постоянный риск «впадения» в авторитаризм и ощущение тотальной неустойчивости демократических институтов. Возможны ли в нашем пространстве демократическое общество и государство, эффективное экономически, не репрессивное и т.д.?

— Failed state — это из кремлевского лексикона. Сначала они 20 лет рассказывали, что Украина — это несостоявшееся государство и, в то же время, делали все возможное, чтобы оно таким стало, — осуществляли эдакое самосбывающееся пророчество, self-fulfilling prophecy.

А потом, когда Украина все же не развалилась, несмотря на экономическое давление, пропаганду, политический шантаж и несметную агентуру во всех институциях, они послали в Крым «зеленых человечков», послали наемников на Донбасс, а потом и регулярную армию, чтобы как-то этих наемников спасти от разгрома.

И теперь говорят: «Вот видите! Надо Украину федерализировать», т.е. фактически создать еще одну Боснию, самый настоящий failed state, должным образом институциализированный с помощью «автономного», руководимого из Москвы Донбасса.

Я все же надеюсь, что украинскому правительству хватит ума не воевать за Донбасс и, в то же время, не принимать путинского подарка в виде «автономии» для региона, а фактически — протектората для российских агентов и боевиков.

Конфликт следует заморозить, т.е., прежде всего, позаботиться о защите остальной территории, а о Донбассе и Крыме пусть уж заботится господин Путин, коль ему так пожелалось. Без Донбасса и Крыма Украина вполне может стать успешным демократическим европейским государством — вот это и будет ее победой и над Путиным, и над «сепаратистами». Знаю, что будет трудно, но другого пути я не вижу.

Шанс на исцеление

— Как вы оцениваете роль России в украинских событиях? Стоит ли чего-то опасаться Беларуси, которая является условным партнером России и зависит от нее?

— Без России никаких «событий» вообще бы не было. Ни войны, ни расстрела «Небесной сотни», ни Евромайдана, ни даже Януковича. Даже постыдого раскола и межусобиц в оранжевом лагере, скорее всего, не случилось бы — во всяком случае, в таком масштабе и с такими катастрофическими последствиями.

Без российского, скажем так, «влияния» Украина развивалась бы, примерно, как Румыния или другие балканские страны — худо-бедно, но более-менее демократически, в европейском направлении. Для россиян потеря Украины — это огромная дыра в их имперской идентичности, но это и огромный шанс на исцеление, на освобождение от «уммы» и успешную модернизацию, которую в архаичных рамках «Русского мира» им никогда не осуществить.

Для Беларуси я вижу две угрозы. Первая — поражение Украины и, как следствие, консервация средневековой восточнославянской «уммы» во всех трех странах еще на несколько десятилетий, с неизбежным при этом углублением цивилизационного отставания. И вторая — вторжение Путина в Украину или, еще хуже, в Польшу или Прибалтику с территории Беларуси, т.е. фактическое втягивание Беларуси в войну с остальным миром.

Шок для Путина

— Происходит ли обновление «национальной повестки» в Украине в ситуации войны? Если да, то в каких направлениях? Важны ли эти изменения для демократического и просто будущего Украины?

— Главное изменение, как мне кажется, — консолидация общества, укрепление украинской национальной идентичности, причем, прежде всего, в гражданском, не этнокультурном смысле.

Теоретически мы как бы и раньше осознавали, что Украина многоэтнична и многокультурна, что можно быть патриотом страны, разговаривая при этом по-русски, по-польски, по-крымскотатарски. Но теперь это абстрактное знание стало наглядным: мы видим совершенно конкретных евреев, русских, русскоязычных украинцев, отстаивающих независимость Украины, часто с оружием в руках.

Это впечатляет гораздо больше, чем 90-процентное голосование за независимость на референдуме. Представляю, каким шоком все это оказалось для Путина и его сообщников, уверовавших в собственную фантазию, что украинцы и русские — это «один народ» (или «почти один»), и что всякое русскоязычие как бы автоматически предполагает принадлежность к неоимперскому «Русскому миру» и лояльность к Кремлю.

Поддержка для его авантюры на Донбассе оказалась минимальной, а в других областях мифической «Новороссии» — близкой к нулю. Русскоязычные украинцы, оказывается, защищают свою независимость не менее энергично, чем сплошь англоязычные ирландцы.

«Спекуляции вокруг языка в Украине наконец-то прекращены»

— Впервые украинские выборы — и президентские, и парламентские — не превращаются в разновидность холодной гражданской войны, столкновение цивилизаций, очередной референдум о независимости. Впервые украинские политики не состязаются за звание наиболее пророссийского и не обещают защищать русский язык — занятие столь же нелепое, как и защита английского в той же Ирландии или испанского в Перу.

Это не значит, что нам не придется решать проблем регионального двуязычия в будущем: переход от советского, «государствоцентричного» понимания двуязычия к европейскому, «человекоцентричному», вряд ли будет простым. Беларусское официальное двуязычие, в этом смысле, весьма показательно: в отличие от цивилизованных стран, где право языкового выбора принадлежит гражданину, а госслужащий имеет лишь обязанность владеть обоими языками и отвечать гражданину на более удобном для него (а не для себя) языке, Беларусь по советской традиции привилегирует чиновника, а не гражданина, который содержит этого самого чиновника своими налогами.

Пока что эта проблема в Украине не решена, а всего лишь отложена как второстепенная. Но уже то, что ее второстепенность наконец-то осознана, и спекуляции вокруг языка наконец-то прекращены, дает неплохой шанс на спокойное обсуждение этой проблемы в будущем и ее решение по европейскому, либеральному образцу: официальное двуязычие — это не только право свободно пользоваться своим языком в частной жизни, но и обязанность на большинстве должностей свободно владеть обоими.

См. также: Миф о двух Украинах: язык, национальная идентичность и политика.