25 ноября 2015 года в рамках серии «Главный вопрос» Летучего университета социолог и методолог Оксана Шелест выступила с открытой лекцией «Общественно-политическая коммуникация в Беларуси: что мы можем противопоставить политтехнологиям третьего поколения?».

Видеозапись лекции:

Текст расшифровки лекции:

Наверное, не очень правильно, когда в названии лекции стоит знак вопроса, но этот цикл лекций называется «Главный вопрос», и это является для меня своеобразной индульгенцией. Эта формулировка — «Что мы можем противопоставить политтехнологиям третьего поколения?» — для меня существует именно как вопрос, или как задача. Готовых ответов, а еще бы лучше — технологий, у меня нет, и, думаю, их пока вообще нет. Это как раз та сфера, которая требует приложения интеллектуальных усилий. Моя задача — попробовать так обозначить этот вопрос, чтобы можно было искать на него деятельный ответ.

Лекция будет состоять из трех частей.

Первая часть, тавтологическая, будет посвящена восстановлению представлений о политтехнологиях третьего поколения, по крайней мере, той части, которая важна для дальнейшей работы. Мне придется сделать это для того, чтобы создать пространство общего понимания для тех, кто не очень глубоко знаком с этим концептом.

Вторая часть — аналитическая. Она будет посвящена попытке анализа того, как работают политтехнологи третьего поколения, какие сферы важно разобрать для того, чтобы понимать, почему это эффективно.

Третья часть, самая сложная и требующая наибольшего включения и дальнейшей работы, — конструктивная: что мы можем и должны делать в противостоянии политтехнологиям?

I.

Итак, что такое политтехнологии третьего поколения? Этот концепт был введен Владимиром Мацкевичем, и в 2013-м году приобрел достаточное оформление, чтобы с ним можно было работать. Понятно, что раз есть «третье поколение», значит, были «первое» и «второе». Вообще, политтехнологии как область человеческой деятельности существуют не только в авторитарных режимах. Это нормальный вид человеческой деятельности, который появляется на определенном этапе развития политики и реализации демократических процедур и установлений.

Нормальный политический процесс включает в себя различные силы, фигуры. В электоральной ситуации — это кандидаты, которые представляют какие-то программы политической трансформации, обустройства страны или какой-то ее части. Входя в некоторое пространство, отличное от обычной жизни, они озвучивают эти программы и пытаются увлечь ими тех, кого это касается, т.е. граждан. Это ситуация обычного политического процесса, где есть предложения политиков и есть электорат, или публика, на которую эти предложения рассчитаны. Вступая в политическую борьбу, каждый нормальный кандидат пытается привлечь на свою сторону как можно больше избирателей. В этих целях используются не только прямые обещания, но и разного рода креативные ходы, пиар, создание образа, труд имиджмейкеров и т.п. Это нормальный, базовый комплекс того, что можно назвать политтехнологиям. Он позволяет наиболее привлекательно донести свои предложения до публики для того, чтобы победить в политической борьбе.

Это ситуация политтехнологий первого поколения. Принципиальным требованием в этой ситуации является наличие независимых институтов, которые позволяют гарантировать честность и конкурентность политического процесса. Как правило, в западных демократиях это государство с его тремя независимыми друг от друга ветвями власти, плюс — СМИ, которые обеспечивают общество знанием о том, как обстоят дела. Существование этих независимых наблюдателей, которые имеют возможность влиять на правила игры и обеспечивают прозрачность процесса, является обязательным условием для существования политики в ее нормальном виде.

Политтехнологии второго поколения возникают, когда, кроме чисто политической борьбы и конкуренции за то, чтобы реализовать свою программу устройства жизни в стране, возникает дополнительный экономический интерес. Т.е. когда занятие политической позиции дают преимущество для реализации экономических интересов. В этой ситуации появляется такая фигура, которую Владимир Мацкевич в серии своих докладов на эту тему называет «инвестор». Это некая тайная фигура, интересы и цели которой не озвучиваются, но которая может обеспечить политическую фигуру решающим ресурсом, т.е. таким ресурсом, который точно обеспечивает победу в борьбе. В принципе, даже если такого рода ситуации становятся распространенными, это еще в некотором смысле политика. Она осуществляется уже по другим правилам, но если таких «инвесторов» много, то каждый из них может выставлять своего кандидата, который будет играть в публичном пространстве как бы «по правилам». Электорат по-прежнему должен верить, что борьба идет в публичном поле, но реальная борьба начинает происходить вне него, на другом уровне. И здесь мы имеем первый уровень обмана. Важно, что и в этой ситуации у нас все еще остается независимый арбитр, который по-прежнему контролирует правила игры, не допускает монополизации, способен пресекать девиации, по крайней мере, вопиющие. Остаются СМИ, в которые «сливается» компромат на конкурентов. Т.е. независимый контроль, хотя бы частично, здесь сохраняется.

Но наступает момент, когда сторона, которая получает власть в ситуации политтехнологий первого или второго поколения, т.е. еще в равной или относительно конкурентной борьбе, приходит к мысли о том, что хорошо бы эту власть оставить себе навсегда. Тогда для того, чтобы это сделать, необходимо иметь контроль не только над капиталом (что начинает происходить уже в политтехнологиях второго поколения), но и над институтами власти и информации. Нужно включить в одну систему отношений не только тех, кто может платить деньги, но и властные институты, а также тех, кто отвечает за распространение информации в обществе. Это ситуация, в которой находится сейчас Беларусь.

Все авторитарные режимы имеют достаточно высокую степень контроля над этими тремя ресурсами: капиталом, властью, информацией. Для чего здесь нужны политтехнологии, спрашивается? Вызов состоит в том, что при достижении такого рода ситуации монополизации капитала, власти и информации необходимо обеспечить иллюзию существования нормальной политики. Уничтожив политику как таковую на любом уровне, нужно оставить пространство имитации. Достаточно странное желание, особенно если учесть, что его реализация требует больших интеллектуальных и финансовых вложений, — скажете вы. Но в современной ситуации для этого есть, как минимум, две абсолютно рациональных причины.

Первая причина — это необходимость связи с внешним миром и элементарные экономические обстоятельства глобализированного мира. Мало того, что тоталитаризм в современном мире — это «не модно», так уже «не носят», так это еще и сильно сокращает возможности в построении отношений с Западным миром. Западный мир, построенный на представлениях о демократических ценностях, не желает строить равноправные партнерские отношения с режимами тоталитарного и авторитарного типа. Мало того, что он всегда будет считать их опасными (а значит, пытаться как-то «исправить» их, действуя изнутри, поддерживая оппозиционные силы и т.п.), он просто не будет вступать с ними на тот уровень контактов, который свойственен отношениям между цивилизованными странами. Поэтому имитация политики — это то, что обеспечивает новым авторитарным режимам вхождение в круг цивилизованных стран.

Вторая причина связана с представлениями об общественном развитии и гарантиях стабильности. Если вы уничтожаете или действительно всерьез «зажимаете» протестную активность, политическую и культурную альтернативу, это угрожает вам оттоком людей из страны — с одной стороны, и появлением подпольных движений — с другой. Т.е. не просто уходом в андеграунд, а выходом из-под контроля, и именно это начинает представлять опасность. Наиболее рациональный выход в этой ситуации, особенно когда мы не можем, как встарь, закрыться «железным занавесом» (просто по техническим обстоятельствам информационной эпохи), — это оставить пространство для проявления протестной активности. Но в таком качестве и в таких границах, которые не несут угрозы стабильности самого режима.

II.

Для того чтобы понять, как именно работают политтехнологии третьего поколения, нужно вернуться к ситуации нормального политического процесса, когда существует общество/электорат/публика и существуют два альтернативных предложения для нее по поводу того, каким должно быть будущее. Для простоты мы всегда говорим о двух альтернативных позициях, хотя понятно, что их может быть больше, любое количество. Понятно также, что действия политиков «даны» обществу не сами по себе, а опосредованно — через медиа, т.е. через то, что мы называем «экраном общественного сознания». Т.е., кроме поля собственно политического действия, есть некий «экран», который отражает разные позиции на этом поле и взаимодействие между ними.

В нормальной политике суть общественно-политической коммуникации состоит в том, что взаимодействие политических позиций и субъектов отражается на «экране», и человек — гражданин — считывает эту «картинку» оттуда. На основании этой картинки человек вырабатывает некоторую позицию, отношение, и предпринимает некоторое действие: например, идет и голосует за того или иного кандидата или вступает в партию, или присоединяется к общественному движению, или выходит на митинг.

Первое, с чем работают политтехнологии третьего поколения, — стирание фигур, которые воплощают в себе некоторую альтернативу, с этого самого «экрана» — «экрана общественного сознания». Гуманность и современность политтехнологий третьего поколения состоит в том, что они не уничтожают людей на «плацдарме», в физическом мире. За редким исключением. Зато люди «стираются» из пространства публичности, из того пространства, которое дает возможность распространения иных взглядов на мир, возможность критики и столкновения разных представлений, ценностей, видений будущего. Одна из базовых задач политтехнологий третьего поколения состоит в том, чтобы на «экране общественного сознания» оставалась одна доминантная фигура и больше никого.

Вторая область заботы политтехнологий третьего поколения — это ликвидация «деятельностной силы» общественного мнения. В нормальном политическом процессе то, что происходит на «экране», определяет не только оценку и отношение, но и действие граждан. Соответственно, нужно сделать все, что происходит на «экране», ни к чему не обязывающим, тем, что не определяет наше реальное поведение.

Наконец, третий элемент, с которым работают политтехнологии третьего поколения, — формирование человека «нового типа». Формирование особого типа идентичности и осознания себя в этом мире, которое Владимир Мацкевич в своих докладах называет «болельщиком», еще сейчас часто говорят об «эпохе комментаторов». «Болельщик» как «идеальный тип» — это человек, принципиально не способный к занятию позиции. Проще понять эту категорию, рассматривая ее через то, чему она противостоит, а противостоит она понятию «гражданина» как активного деятельного субъекта, несущего ответственность за свои действия и самоопределяющегося в ситуации, в которую он попадает. «Болельщик» — это абсолютно агражданственный тип человека.

Попробуем бегло охарактеризовать те действия, которые позволяют достигать успехов в решении этих трех задач и делают невозможным существование в стране политики как таковой.

Каким образом можно уничтожить институт формирования лидеров мнения в стране? Здесь с одинаковым успехом действуют две, на первый взгляд, разные стратегии. Первая — стратегия умолчания. Когда мы сознательно исключаем из поля внимания СМИ определенных людей или определенные организации, явления, процессы. Вторая стратегия не менее эффективна. Это «размножение» лидеров, их мультипликация и, как следствие, уравнивание, что для лидерства равносильно уничтожению. Когда мы предоставляем публичную площадку, или «экран», всем подряд и обустраиваем этот «экран» так, чтобы уравнять и людей, и содержание, которое они способны на этот «экран» вынести.

В свое время мне очень понравилось стихотворение Владислава Ленкевича под названием «Насыпаць горы». При всей поэтичности формы, мне кажется, это можно принимать прямо как деятельностную задачу применительно к нашей теме. Потому что то, что происходит в беларусском публичном пространстве, — это постоянное разравнивание: вот просто ездит медиабульдозер и уравнивает все это пространство, не позволяя ничему и никому выбиваться выше среднего уровня. Объектом внимания политтехнологов служит как раз все, что выходит за границы среднего. Как только хоть кто-нибудь набирает рейтинг популярности, превышающий «средний по больнице», он сразу разными средствами (теми же медийными) низводится до общего уровня.

Следующий технологический вопрос: как лишить происходящее на «экране» «деятельной силы», т.е. как это перевести в формат зрелища, не формирующего деятельных установок у зрителя. Это делается достаточно просто — разрывом того, что происходит на «плацдарме» политического действия, с «экраном» или, как в беларусском случае, практически полной ликвидацией самого «плацдарма». На сегодняшний день в Беларуси мы имеем медиатизацию политики, когда все действия и активность альтернативной части политического спектра переместилась в виртуальное пространство. «Экран», медиасфера — отражает только то, что происходит на самом же «экране». Такая вот шизоидная ситуация. И понятное дело, что нормального человека это ни к чему не обязывает.

Ну и, наверное, наиболее важный элемент в контексте образования — это то, что связано уже не устройством медиасферы, а то, что непосредственно касается работы с человеком и общественным сознанием. Что нужно сделать с людьми, каким должен быть человек, который способен участвовать во всей этой имитации? На первый взгляд, кажется, что действие политтехнологий, которые реализуются сейчас в Беларуси, возможно только тогда, когда люди не знают об их существовании и не знают о том, что происходит «на самом деле». Но ведь очень мало осталось в Беларуси людей, которые действительно не знают, что здесь нет политики, нет выборов, что нет равных условий, независимых судов и т.д., и т.п. Но это знание само по себе никого не останавливает от участия в манипуляциях и в имитации политического процесса. Причем не останавливает очень разные категории людей, которые играют в этом имитационном процессе разные роли: «рядовых избирателей», «гражданских активистов», «политических лидеров». Это парадоксальный феномен, к которому мы так привыкли, что перестаем обращать на него внимание. И эта парадоксальность взывает к размышлениям о том, как должно быть устроено представление людей о самих себе и о мире, чтобы оно позволяло такое необъяснимое на первый взгляд поведение.

Есть ряд культурных, ценностных, идеологических изменений XX века, которые приводят к формированию идентичности «болельщика» как самой распространенной политической идентичности современного человека. Это связано с мощным движением социального конструктивизма и распространением идеологии прав человека и мультикультурализма.

Современное представление о мире (европейское, по крайней мере), состоит в том, что все человеческое, социальное, общественное в этом мире — конструируемо. Мы отказались в какой-то момент от веры в существование абсолютов. Наука отказалась от веры в существование абсолютной истины, человек секуляризированной Европы — от веры в Бога. И признали, что все, что может выступать в таком качестве (ценности, нормы, мораль, нравственность), — это все сферы конструируемые, то, что люди, культуры, общество создает само. Это было большим достижением, обусловленным не только ходом мысли человеческой, но и социальными потрясениями XX века, двумя мировыми войнами, установлением тоталитарных режимов, их рефлексией. Но в результате мы имеем (опять же, идеологический!) запрет на существование абсолютов, который предохраняет нас от появления нового тоталитаризма, а в качестве «побочного эффекта» — полную релятивизацию ценностей.

Ведь если абсолютной истины не существует, значит, к ней не нужно стремиться, истины нет вообще, а правда у каждого своя. Не существует единого представления о добре, каждому хорошо по-своему. Значит, и к какому-то общему «добру» стремиться глупо. Однако, при том, что мы отказались от идеи сотворения мира внешней инстанцией или «направленности» его к какому бы то ни было идеалу или абсолюту, сам человек не стал соразмерен миру, его творению! Мы уверились в том, что все ценности, правила и нормы конструируются людьми, но ни один конкретный человек не является их творцом. В результате мы имеем ситуацию невозможности апелляции к ценностям как стимула для действия, основания для действия. Парадоксально, но изгнав из своего мира сначала богов, а потом и иные внешние «инстанции апелляции», человек не стал более ответственен за этот мир, а скорее даже наоборот. Мир конструируется в ходе социально-политической коммуникации, договаривания и консенсуса, общество творит этот мир, поэтому все общество за него и отвечает, а каждый конкретный человек — в общем-то, ни при чем. В общем, спросить не с кого в итоге.

Второе значимое событие этого периода — распространение в коммуникативном поле объективности как особой ценности, и, в то же время, упрощение, редукция представлений об объективности. Что мы понимаем под объективностью СМИ, например? Репрезентацию разных мнений, взглядов, и мы верим СМИ, которые внушают нам, что этого и достаточно для нормального знания мира. Но это неправда. Объективность — это наиболее полное и всеохватное знание об объекте, а не просто знание о том, что на этот объект можно посмотреть с разных сторон. Можно ли считать, что вы знаете о том, как устроен мир, если вы знаете, что по этому вопросу существуют разные точки зрения? Например, точка зрения Птолемея и точка зрения Коперника? Для того чтобы сделать из знания о взглядах Птолемея и Коперника знание о мире, нужно либо выбрать одну из этих двух «точек зрения» и «встать на нее», сделать ее своей, либо произвести на основании этих двух картин мира некую третью. Почему-то для естественнонаучного знания это кажется очевидным, а вот для социального, гуманитарного, политического — нет.

Эти установки начинают формировать само устройство «экрана», медиа. Формировать наше поведение — коммуникативное и реальное. Признав каждого человека ценностью, мы начинаем рассматривать выражение им своего мнения как способ самореализации и придаем этому огромное значение. И все информационное пространство сейчас — это машина производства мнений. Мнений, которые не требуют обоснований, существует даже запрет на требование обоснования собственного мнения. Мнений, которые меняются столько же легко, сколь и производятся, не подразумевают исторического развертывания и памяти — сегодня я могу думать (и говорить) одно, завтра — другое, и это тоже не требует ни рефлексии, ни разбора.

Именно на этой «почве» вырастает фигура «болельщика» и «комментатора». В этом месте политический процесс, определяющий нашу жизнь, в котором принимаются решения по вопросам, важным для всех, превращается даже не в шоу, а в сферу развлечений. И все, что можно в ней, — болеть за ту или иную команду. Оценивать красоту игры. Радоваться выигрышу или переживать проигрыш. Но деятельного отношения к процессу ты не имеешь и иметь не можешь.

Этот тип политической культуры совершенно закрывает нам возможности для гражданского действия, но зато как нельзя лучше подходит для выполнения задачи имитации существования политики. Ведь он позволяет людям сохранить ощущение причастности к происходящему без реальной причастности. Культивирование такого типа отношения и поведения уничтожает некоторые базовые гражданские компетенции (способность к критическому анализу, самостоятельному мышлению), но усиливает некоторые другие человеческие качества, на которых играют политтехнологи, когда им нужно не только «отключить» людей от реального политического действия, но и иметь возможность мобилизации общественного мнения в своих целях. Культура «боления» усиливает эмоциональную составляющую в отношении к любым процессам во внешнем мире, а значит, ее легко «включать» разными достаточно простыми пропагандистскими способами: лозунгами, «мемами», тем, что действует на низших уровнях человеческого сознания и даже психики.

III.

Что же можно противопоставить политтехнологиям третьего поколения, как вернуться к нормальному политическому процессу, к нормальной политической культуре и гражданственности? Индивидуальную стратегию противодействия в данной ситуации представить себе достаточно легко: это «медиагигиена», память и рефлексия. Однако быть нормальным в сумасшедшем доме — дело непростое. Достаточно несложно предложить техническое решение по отношению ко всей системе — Владимир Мацкевич, собственно, в своем цикле докладов его и предлагает, говоря о том, что политтехнологии третьего поколения должны быть запрещены наряду с другими видами оружия массового поражения. Это хороший выход, но для этого нужна субъектность, которая способна такого рода действие произвести. Что же делать нам в пределах нашей ситуации и наших возможностей?

Очевидно, что первая сфера, для которой ставятся задачи, исходя из этой проблематики, — это образование. Не обучение навыкам и компетенциям, а образование человека, адекватного современной ситуации. Здесь я могу отослаться к лекции Татьяны Водолажской, которая говорит о «Homo ludens», «человеке играющем», как новой антропологической перспективе. В образовании такого человека развиваются в том числе качества и компетенции, которые позволяют противостоять политтехнологической машине. Это, в первую очередь, умение работать с самоопределением и новым типом ответственности человека в мире.

Вторая сфера, для которой ставятся задачи и которая должна быть преобразована, — это сфера медиа, в том числе потому, что СМИ давно перестали быть средством передачи информации и сами стали средой, формирующей сознание и социальные практики. Беларусь — такая страна, где всего по два, начиная от религиозных праздников и заканчивая союзами писателей. В этом смысле, «экранов» тоже два: государственные СМИ, охватывающие решающее количество аудитории и реализующие свои стратегии, и сфера независимых СМИ, которые чаще всего устроены совершенно по другим правилам. Тем не менее, если мы обратимся к анализу того, как устроена работа в этих двух типах СМИ, то увидим, что они одинаково успешно работают на реализацию задач политтехнологий третьего поколения. Вот, мы говорили о «стирании» лидеров мнения с «экрана общественного сознания» как о политтехнологической задаче. И государственные, и независимые СМИ вносят свою лепту в решение этой задачи. Хотя государственные СМИ делают это в логике пропагандистской деятельности, а независимые СМИ — исходя из представлений о демократии и журналистской этики.

Стратегия независимых СМИ и представления о СМИ как социальном институте, обеспечивающем политический процесс, неадекватны ситуации авторитарных режимов, в которых действуют политтехнологии третьего поколения. Они построены на ценностях, которые предполагают наличие элементов, которых в нашей ситуации просто нет. В первую очередь, они построены на представлениях о существовании «публики» как собрания граждан, а не как толпы «болельщиков». Этос западных СМИ адекватен ситуации существования демократических институтов, политики и граждан как участников политического процесса. И если в ситуации «отсутствуют» граждане, СМИ не могут выполнять свои функции, сколь бы «этичны», «объективны», «беспристрастны» они не были. А это значит, что устройство «экрана» должно быть пересмотрено. Это кажется архаизацией — возвращение к задачам, которые формулировались в начале XX века. Но, тем не менее, именно эта задача должна быть поставлена. Главная сложность в том, что само информационное поле устроено теперь совершенно по-другому. Что является реальным вызовом, так это то, каким образом можно вернуть функцию СМИ таковой, как она должна быть для «производства граждан», в технологических условиях XXI века. В эпоху быстрых коммуникаций, перепроизводства информации, в эпоху «комментаторов» и «болельщиков». И ответ на этот вопрос нужно искать, иначе противопоставить политтехнологиям третьего поколения нам будет нечего. А если мы понимаем, что почвой для их существования является идентичность «болельщика-комментатора», которая является производной в том числе от господствующих сейчас европейских ценностей и норм, то угроза распространения такого рода «политического управления» реальна и для европейского пространства.