Текст был написан в ходе возникшей полемики по поводу одного из текстов, опубликованных на сайте проекта «Цитадель».

Может быть, вопрос, вынесенный в заголовок, кому-то покажется странным. Как же не критиковать то, что требует критики? С одной стороны, это так, о фашизме нужно говорить, нужно его анализировать и критиковать. Но, с другой стороны, заслуживает ли фашизм именно концептуальной, философской критики? Ведь, критикуя таким образом фашизм, мы признаем его концептуально и интеллектуально значимым, придаем ему значимость. А нужно ли это делать, стоит ли это делать?

Спор, отношения и вражда бывших друзей Джованни Джентиле и Бенедетто Кроче не столько способствовали развенчанию несостоятельности фашизма, сколько придавали ему респектабельность. Если серьезно критиковать концептуальные положения фашизма, то придется признать, что эти положения действительно серьезны, но это не так. Попробую разъяснить свою позицию.

Сначала разберемся с вопросом о том, можно ли одними ценностями заменить другие. Вот, скажем, знаменитые старинные триады ценностей: «Вера, Надежда, Любовь», «Свобода, Равенство, Братство», «Истина, Добро, Красота»! Почему-то ценности любят объединять в триады — видимо, не только Бог Троицу любит. Есть еще «Православие, Самодержавие, Народность» и «Мир, Труд, Май», наконец. Так вот, вопрос состоит в том, можно ли заменить «Труд» или «Мир» на «Май»? Глупый вопрос. А можно ли заменить «Веру» «Любовью», а «Любовь» — «Надеждой»?

Думаю, что ценности взаимно не заменяемы. Нельзя «Красотой» заменить «Добро» и «Истину», «Свободу» — «Равенством», «Равенством» — «Братство». Это всё — монадные вещи, не сводимые друг к другу, не выводимые друг из друга, не заменяющие друг друга.

Любая попытка подменить одну ценность другой ведет к уничтожению той ценности, которую заменяют. Но, боюсь, такая замена уничтожает и ту ценность, которой заменяют.

Чтобы не трогать сразу фашизм, вспомним знаменитый принцип Чарльза Пирса: «Истина определяется как полезность». Сам Пирс и последователи его философии упражнялись с этим принципом, исследуя его эвристические и методологические возможности. Но как только прагматизм из игры ума и головоломок стал распространенным мировоззрением, то об истине приходится забыть в той среде, где это мировоззрение господствует. Польза — это польза, а истина — это истина. И истина не перестает быть истиной, даже если она вредна. Если уж Земля вертится, то независимо от того, насколько это полезно или вредно Галилео Галилею, Джордано Бруно или нам с вами. Она будет вертеться, даже если от этого у нас будет кружиться голова.

Что есть истина? Я не знаю, что есть истина, кроме того, что истина — это ценность. Такая ценность, ради которой люди готовы жертвовать очень многим, жизнь свою кладут на поиски истины, может быть, так и не приближаясь к ней. Но и польза, или полезность, — тоже ценность! Ради этой ценности люди тоже готовы многим жертвовать. И те, кто ценит полезность превыше всего, не смогут переубедить тех, кто превыше всего ценит истину. Это разные люди, и им вместе существовать на одной Земле, в одном пространстве и времени.

Это разные люди, но равные ли? И тут нам приходится вспомнить об еще одной ценности из другой триады — о «Равенстве». Равенством также не заменить пользу и истину, но можно ли уРОВНЯТЬ, или соединить, в равенстве тех, кто превыше всего ценит пользу, и тех, кто жизнь кладет на поиски истины? Отчего ж не уровнять, если признать равенство высокой ценностью! Можно уровнять несравнимое. Но достигнутое равенство ценителей пользы и искателей истины не превращает их друг в друга. Более того, абстрактное равенство может обессмыслить их существование как друг для друга, так и для самих себя, сделать абсурдом истину и пустышкой пользу.

Можно рассмотреть другие варианты подмены одной ценностью других ценностей. И всякий раз, анализируя такие подмены, мы будем приходить к абсурдности как самой подмены, так и к обессмысливанию самих ценностей.

Но подойдем ближе к фашизму. Фашизм проповедует несколько высоких ценностей. Не стану их называть и перечислять. Не потому не стану, что не знаю их, а потому, что для этого у меня есть другие основания, и я о них позже скажу. Сейчас важнее другое: не то, что фашизм проповедует как ценности, а то, что он пытается заменить проповедуемыми ценностями. Т.е. важны ценности, которые фашизм отвергает. Вот их я могу назвать.

Фашизм отвергает свободу, заменяя ее какими-то другими ценностями. (Например: «Нести личную ответственность за Родину; вместо борьбы за «права человека» и «свободу»; «Свобода нужна для этнокультурного и экономического роста, но национальная идея, если появляется, ограничивает свободу».)

Я очень ценю свободу. Стану ли я настаивать на том, что свобода есть высшая ценность? Конечно, стану. Но и истина — высшая ценность, и красота, и любовь! Все ценности — высшие, как недостижимые идеалы.

Ценя свободу, могу ли я утверждать, что свобода превыше всего для всех и каждого, что свободой нельзя жертвовать ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах? Нет, конечно!

Если я очень ценю свободу, то я должен признать, что люди свободны и в том, чтобы отказаться от свободы! Добровольно и свободно отказаться от свободы! И тогда, и только тогда, когда я допускаю, что люди СВОБОДНЫ отказаться от свободы, я действительно ценю свободу.

Но ведь добровольный отказ от истины в пользу ПОЛЬЗЫ (намеренный каламбур) — совсем не то же самое, что сокрытие истины от кого-то. Тот, кто скрывает истину, — лжец. Тот, кто отказывается от нее, — не знаю кто, но имеет на это право.

С добровольным отказом от свободы — почти то же самое (хотя в мире экземплифицированных монад, ничего не бывает тем же самым). Кто-то может добровольно принять на себя ограничения свободы (например, брачный обет или, наоборот, обет безбрачия). Кто-то может добровольно сдаться властям и сесть в тюрьму. Кто-то готов сидеть в тюрьме, но не отречься от истины. Кто-то готов жертвовать своей свободой ради того, кого любит. Мотивы отказа от свободы могут быть очень разными. Но ни один из мотивов отказа от свободы не оправдывает лишения одним человеком свободы другого человека. Ни порабощения, ни насильной выдачи замуж, ни насильного пострига в монахи. Ни ограничений фундаментальных свобод человека и гражданина в государстве.

Но фашизм стремится именно к этому — к отказу от свободы человека и гражданина в пользу каких-то иных ценностей (отечества, расы, нации, высшей справедливости, триумфа воли или еще чего-то).

Тут важно следующее: ну, не хотят фашисты свободы — это их право. Не нужна им свобода — ну и пусть не пользуются ею (ПОЛЬЗоваться — от слова «польза»?)! Но зачем же выдавать отказ от свободы за истину для всех? Отказывайтесь от свободы сами, но не навязывайте ограничение свободы для других, для кого свобода может быть высшей ценностью!

Но фашистам такой разворот мысли совсем не нравится: «Национальная идея должна быть приказом, а не самосозерцанием»; «Надежду на согласительный характер «национальной идеи», в которую единогласно должно влюбиться «гражданское общество» на плебисците, вряд ли можно питать с большой серьезностью. Формирование нации начинается с пассионарного ядра, фанатичных движителей национального порядка, которые прорываются через застой или хаос. Именно они, как небольшая, но тяжелая нейтронная звезда, изменяют траектории планеты Экономика, без согласия ее жителей и иногда — даже без их ведома. Страх перед таким вторжением будет всегда, но пассивно ждущие могут противопоставить этому движению только свою массу, но не маневр».

Я так скажу: покушение на свободу другого, на свободу всех — это преступное намерение фашизма!

Есть ли такое мое заявление концептуальной критикой? Философской или интеллектуальной? Нет, конечно, поскольку это моральная или этическая критика. Т.е. критика, построенная на нравственном императиве: «Не делай другому того, чего не желаешь, чтобы делали тебе!».

Но ведь фашисты желают отказаться от свободы! Неужели?

Я еще не видел ни одного фашиста, который жертвовал бы своей свободой, оставляя свободу другому. Да, они говорят о том, что есть ценности выше, чем ценность свободы. И говорят они это абстрактно, никогда и ни при каких обстоятельствах не реализуя этого для себя. Ну, так, как это делают монахи в разных религиях, аскеты, подвижники.

Я обвиняю фашистов во лжи, потому что они говорят о свободе — одно, а делают со свободой — другое.

Но ведь я не могу не признать, что фашисты с восторгом меняют свободу на эйфорию строя, митинга, пучка, толпы! Это да, что есть, то есть. Фашисты меняют свою собственную свободу на пароксизм слияния с волей вождя, с восторженной массой его фанатичных приверженцев, на экстаз послушания и подчинения высшей воле.

Ну, так об этом надо прямо и говорить, а не врать и логически извращаться!

Вот теперь можно вернуться к исходному вопросу: «Нужна ли концептуальная, философская, интеллектуальная критика фашизма?».

Высшим благом для фашиста является подчинение силе! Именно ценностью силы фашисты заменяют ценность истины.

Интеллектуальная критика, философская и концептуальная возможны только при признании ценности ИСТИНЫ. И никак иначе. Критики и скептики хорошо знают, что они не знают истины. Не знают, но стремятся к ней. Устремление к истине есть единственное основание для критики и скептицизма. Фашисты не стремятся к истине, поэтому они не способны к критике, они не переносят критики. При любых сомнениях их рука тянется к пистолету.

Они, фашисты, могут писать похожие на концептуальные и философские тексты. Но только похожие. Похожие — по жанру, темам, сюжетам, плетению силлогизмов, приведению «доказательств и опровержений». Но это только видимость. Поскольку они не ИЩУТ истину, они ее ЗНАЮТ. Им не надо искать истину, они ее просто оформляют для тех, кто готов им внимать. Они ищут всё, что угодно: вождя, пассионарное ядро, вдохновляющую национальную идею, средства воздействия на массы! Всё, что дает власть и силу, но не истину.

На наивных малограмотных людей писания фашистов имеют огромное воздействие. Проще получить истину в готовом виде, чем включиться в поиски недостижимой истины. Фашисты именно это и предлагают.

А что же именно предлагают фашисты? Может быть идею национальную или групповую, или общечеловеческую?

Нет!

Очень часто в фашизме ищут идеологию. Это совсем неправильно. Фашизм индифферентен к идеологии.

Вот если бы фашизм был основан на идеологии, то тогда бы и имела смысл концептуальная, философская интеллектуальная, в широком смысле слова, критика фашизма.

Но фашизм индифферентен к идеологии, он основан на психологии. И, в идеологическом смысле, всеяден.

Просто так исторически случилось, что в ХХ веке фашизм прибегал к идеологии нацизма, расизма или социализма. Просто потому, что эти идеологии были модными в эти времена и легко усваивались массами. Но фашизм может взять за основу любую идеологию или религию. Главное, чтобы идеи были простыми, доходчивыми, мобилизующими до экстаза и пароксизма.

Если бы в распоряжении фашизма были инъекции, таблетки, лучи или еще что-то, что позволяло бы управлять и манипулировать массами, им вообще не понадобился бы поиск идей и концептов.

Ну, разве что для узкого употребления, чтобы нейтрализовать интеллектуалов, у которых нет комплексов и которые не способны отдаваться воле вождя.

Когда-то, 20 лет назад, один из идеологов только что пришедшего к власти Лукашенко пригласил меня на разговор и предложил работать на режим. Я с удивлением спросил, зачем я им нужен? И получил красивый, правильный и циничный ответ: «С доярками мы сами справимся. Нам нужно привлечь на нашу сторону интеллектуалов!». Этот идеолог сам был интеллектуалом, но старорежимного советского образца, поэтому его быстро выкинули из обоймы. Но суть дела он схватил правильно.

Идеология для фашизма — просто одно из средств контроля и власти, и на каких идеях оно построено — им совершенно не важно. А что важно? Важны ценности.

Вот ценности и надо критиковать. Как?

1. Начинать с вскрытия лжи и симуляции. Фашисты симулируют философию и концептуальную работу. То, что они пишут, может быть написано хорошим слогом и симулировать рассуждение. Но это монологичное вещание, провозглашение «истины», которая у них не подлежит сомнению, фальсификации и верификации.
2. Необходимо вскрывать те ценности, которые фашисты тщательно скрывают, маскируя пустословием и риторикой. Это ценности подчинения силе, ценности экстаза от пребывания в толпе и стаде. Это гедонистическая часть фашистских ценностей, но есть еще ценности рессентимента. Это страхи и фобии, комплекс неполноценности и вины. Фашист боится одиночества, боится близости и интимности, дружбы и открытости. Главное — фашист не способен к любви. Именно отсюда «любовь» к униформе, к помпезности, парадам и огромным собраниям — это бегство от себя, от близости и искренности, бегство от смысла в форму, в симуляции. Сила переживаний та же, а того, что за душой ничего при этом нет, никому в толпе не видно.
3. Поэтому фашистов надо бить психологическим и юмористическим оружием. Фашистам плевать на логику и аргументы. Пока они слабы, они прячутся от аргументов в риторику и пустословие, а когда становятся сильными, они просто уничтожают аргументы вместе с авторами, логику вместе с чуждой наукой или идеологией (расово чуждой, классово чуждой, просто чуждой). Фашисты не выносят юмора, насмешек, вскрытия комплексов и фобий.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в «Живом журнале»

Читайте также: «Геракл и гангрена. Басня в прозе»