В годы моего детства все взрослые помнили войну. Собственно, взрослыми и были те, кто помнили.

Помнили выжившие и вернувшиеся с фронтов, которых было несколько — не только советско-германский.

Помнили те, кто ждал родных в тылу и получал похоронки.

Помнили те, кто «отсиживался» в те годы в лагерях и ссылках, а таких было немало в тех краях, где мне довелось родиться.

Помнили те, кто в годы войны был ребенком.

Помнили и часто вспоминали, иногда говорили, но коротко, немногословно, быстро умолкали. «И пил солдат из медной кружки вино с печатью пополам...»

Молчали дольше, чем высказывались, молчали с грустью в глазах, а иногда и с мрачным выражением лица. Без всякого пафоса и победного торжества. Просто помнили.

А послевоенные дети играли в войнушку.

Даже не в войну, о которой помнили взрослые, а в победную войнушку, просто — в победу. Победа была целью, смыслом, пафосом игры. Игры заканчивались восторгом победы. Победы, доставшейся без жертв, страдания, голода, боли, усталости, минут и часов отчаянья...

Восторг победы без памяти обо всем, ценой чего она была достигнута.

Взрослые старели, радовались за то, что дети не знают и не помнят войны, о которой невозможно думать и вспоминать без боли, печали и грусти. Они не хотели «грузить» детей своей печалью и грустью. Оставляя свою память себе.

Дети взрослели. Без голода, без ежедневного риска погибнуть. Они не хотели грустить, не хотели воспоминаний с грустью, со слезами на глазах.

Хорошие дети жалели своих взрослых и не хотели, чтобы те грустили и печалились. Они не хотели длить печальные и грустные воспоминания, они прерывали воспоминания стареющих взрослых поздравлениями с победой, пафосом победы и восторгом.

Чем больше взрослели эти дети, чем больше старели те взрослые, тем меньше оставалось памяти, тем больше становилось пафоса и восторга.

Ведь война — это ради победы. Это как игра. Или как кино. Грохот взрывов, огонь, грязь, голод — это все только художественный прием, чтобы радость победы была полней. Победа — это так просто! Всякая война заканчивается победой, поэтому «можем повторить».

Тем взрослым из моего детства и в голову не могло бы прийти это «повторить». А если кто-то из детей сказал бы нечто подобное не в игре в войнушку, а всерьез — получил бы по шее моментально. Нельзя хотеть повторить немыслимое. Даже за брошенную горбушку хлеба давали по шее, потому что помнили. Помнили войну и сопутствующий ей голод.

А тут — «можем повторить!»

Так могут говорить только бездумные дети. Дети, заигравшиеся в войнушку, полные пустого беспочвенного пафоса, бессмысленного восторга.

Детям не место на войне. Как и инфантильным взрослым, или недорослям.

Впрочем, они и в мирное время не уместны в качестве политиков и управленцев.

Они готовы с восторгом играть в военные парады, раскрашивать свои «фольксвагены», «мерседесы», «бээмвэ» и «опели» дебильными наклейками «На Берлин!», украшать своих детей ленточками и играть ими в солдатики.

В годы моего детства детям мало говорили о войне. Она еще жила в памяти взрослых моего детства. Это не та память, которой они хотели делиться с нами.

А зря.

Они предпочитали о настоящей войне молчать и уносили эту память в могилы.

А послевоенные беспечные дети не заметили, когда память о реальной войне была заменена игрушечной, понарошечной памятью из игр в войнушку.

Текст впервые был опубликован 9 мая в блоге Владимира Мацкевича в Фейсбуке: