8 мая лидерам Беларусского профсоюза РЭП Геннадию Федыничу и Игорю Комлику предъявлено окончательное обвинение в уклонении от уплаты налогов в особо крупном размере.

Профсоюзные лидеры обвиняются в том, что по их вине профсоюз РЭП в 2011 году не уплатил налоги в сумме 22 тыс. 867 рублей 10 копеек, или около 11 тыс. долларов. По аналогичному обвинению в 2011 году на 4,5 года колонии усиленного режима был осужден и руководитель Правозащитного центра «Вясна» Алесь Беляцкий.

«БелГазета» попросила прокомментировать ситуацию директора Центра европейской трансформации, политолога Андрея Егорова.

— Почему «дело профсоюзов» возникло в принципе?

— Это форма давления именно на профсоюз в связи с его активным участием в протестах, вызванных декретом «о тунеядцах». Профсоюз РЭП больше, чем кто-либо другой, участвовал в массовых протестах. Не являясь организатором протестов, профсоюз подавал множество исков, готовил жалобы для «тунеядцев». Тактика поведения властей не изменилась: любые активные группы, которые очень заметны, подвергаются репрессиям.

— Лидеры обвиняются в том, что профсоюз РЭП в 2011 году не уплатил более 22 тыс. рублей налогов, однако уголовное дело возбуждено в 2017 году. Почему вдруг вспомнили?

— Поскольку речь идет про 2011 год, можно допустить, что документы получены в одном пакете с «делом Беляцкого», которые передали беларусским властям Литва и Польша. Шесть лет бумаги лежали мертвым грузом, видно, власти не считали нужным давить на профсоюз РЭП, а после тунеядских протестов, похоже, решили все-таки задействовать полученные бумаги. А новых документов нет.

Логики и закона здесь нет: люди не уплатили налог — значит, должны ответить. Дело в другом: это политическая репрессия, которая проводится под маркой нарушения существующей в законодательстве статьи и формальных признаков нарушения.

Никто не осуждается по политическим статьям, все обвинения маскируются под уголовные преступления. То же произошло с Федыничем и Комликом.

— Значит, обвинительный приговор уже предрешен?

— Если на судебное решение не повлияет политический контекст (например, опасения властей, что обвинительный приговор может испортить отношения с Евросоюзом, или Международная организация труда прибегнет к санкциям), думаю, приговор предрешен.

— Какими последствиями, на ваш взгляд, чревато «дело профсоюзов»?

— «Дело профсоюзов» может стать механизмом давления на другие независимые профсоюзы и общественные организации. Но мне кажется, что власть преследует цель — погасить активность: профсоюз РЭП достаточно активен и заметен. Обычно такая тактика срабатывает: многие активисты смотрят, что профсоюз сделал доброе дело, но за это его лидеры сели в тюрьму. Срабатывает инстинкт самосохранения: зачем мне с ним связываться?

Перед социальной активностью ставится дополнительный барьер, который сбивает ее.

— Немного абстрагируемся от «дела профсоюзов». Иностранные гранты как способ выживания используются достаточно активно в Беларуси. Причем как негосударственными организациями, так и госструктурами.

— Такая практика широко распространена в Беларуси. В стране создана ситуация вынужденного существования на зарубежные гранты — негосударственный сектор практически полностью отрезан от внутренней помощи ограничительными законами в области благотворительности, спонсорской помощи.

В свое время власти оказывали физическое давление на бизнес, запрещая ему сотрудничать с негосударственным сектором, произошел отток частных денег из страны, а госпрограмм поддержки не существует: общественной организации невозможно получить госпомощь, если ты не суперлоялен или вообще не БРСМ.

— Значит, при желании практически любую негосударственную организацию можно привлечь к уголовной ответственности?

— Думаю, процентов 90 независимых организаций могут попадать под уголовные статьи.

— Как выживать «третьему сектору» в условиях, когда внутренней помощи нет, а внешняя — вне закона?

— То же самое, что он и делает. Кто-то пытается найти формы легального оперирования средствами, кто-то идет на риск и существует в нелегальной, или серой, зоне оперирования средствами, осознавая риски и понимая, что в противном случае нужно сворачивать деятельность. Каждый сам для себя решает, каким путем идти.

— Фактически государство поставило весь негосударственный «третий сектор» вне закона?

— «Третий сектор» поставлен в ситуацию, когда вынужден нарушать закон, и организации сознательно идут на нарушение закона — иначе вести деятельность невозможно. Считаем ли мы этот закон правовым? Многие организации считают такой закон абсурдным, неправовым, который подчиняется политически-репрессивной логике. Поэтому преступление этого закона в данном случае не связано с моральными страданиями.

Не надо думать, что только НГО попадают в специфическую зону вынужденной нелегальной активности. Аналогичная ситуация сложилась не только в «третьем секторе», но и во многих иных сферах. Законы таковы и в отношении религиозных организаций, политических партий, профсоюзов и т.д., когда без нарушения закона они не могут действовать. Пресловутая ст. 193.1 Уголовного кодекса (деятельность от имени незарегистрированных организаций) делает любую инициативу по созданию партии незаконной: инициаторы должны сидеть, потому что нарушают закон. Но никто их не дергает. В такой же ситуации оказались многие церковные организации: власти не дают им зарегистрироваться, поэтому многие общины вынуждены проводить богослужения, потому как иначе не могут. Люди нарушают закон и должны сидеть.

Репрессивная логика законодательства распространяется на всю независимую активность в Беларуси, какую сферу ни возьми. Де-юре ситуация выходит гораздо хуже, чем де-факто: юридически всех можно хватать и сажать, но не всех хватают и сажают. Любая структура, проявившая активность, может попасть под удар. Замечено: чем выше уровень активности, чем заметнее и успешнее организация, тем большее давление она испытывает.