Как вам такая постановка вопроса после предыдущего рассуждения о том, может ли государство обойтись без гражданского общества?

Для кого-то такая постановка вопроса сразу покажется глупостью. Сколько раз бы я не повторял, что гражданское общество и сфера НГО, или «третий сектор», — это не одно и то же, почти никогда не встречал к таким заявлениям серьезного отношения. Представление о том, что НГО и есть гражданское общество уже настолько укоренилось в общественном сознании, что стало само собой разумеющейся установкой, неподлежащей сомнению аксиомой и в индивидуальных сознаниях. Но если существуют неподлежащие сомнению аксиомы в массовом и индивидуальном сознании, то это лучшее свидетельство отсутствия критического мышления, просто мышления. А там, где нет мышления, нет свободы — значит, нет и не может быть гражданского общества.

Ну, попробуем постепенно разбираться. Трехсекторальная схема социального устройства давно заменила сословные, классовые и прочие онтологические представления. У представления от трех секторах длинная история, в марксистской литературе этим представлением пользовался Антонио Грамши, но оно просматривается уже в философии и политологии XIX века. Хотя первоначально о гражданском обществе мыслили в двухчастной схеме, противопоставляя государство и машинную организацию деятельности — с одной стороны, и клуб, пространство свободы и гражданское общество — с другой. Так видели формирующееся гражданское общество Кант и деятели Просвещения XVIII века. Но уже во времена Гегеля возникла потребность эмансипировать от государства экономическую деятельность, и либеральная мысль констатировала связь экономики и свободного рынка с автономным и свободным гражданским обществом. Связь, но не совпадение и тождество. Так появилось представление о «третьем секторе» — экономике и рынке. И гражданское общество, и рынок пытались эмансипироваться от государства, которое предъявляло свои претензии на управление всем и вся. Но, поскольку рынок как таковой и экономическая деятельность существовали задолго до того, как стало развиваться гражданское общество, то, соответственно, порядок номеров по умолчанию был изменен:

• 1-й сектор — государство, политические партии, политическая деятельность и борьба за власть;
• 2-й сектор — торговля, производство, бизнес и предпринимательство, экономическая деятельность, борьба за прибыль, право на собственность и свобода этой собственностью распоряжаться;
• 3-й сектор — клуб, коммуникация свободных и равноправных граждан, борьба за свободу слова, собраний и ассоциаций.

Вот эти-то свободные собрания и ассоциации в самых разнообразных формах, возникших из клубов XVIII столетия и стали отождествляться с особым общественным сектором. Какими бы ни были формы этих собраний и ассоциаций, их трудно было перепутать с государственными учреждениями (с их доминированием обязанностей над правами), поэтому со временем эти ассоциации стали называть «негосударственными» или «неправительственными организациями», НГО/NGO. Но эти ассоциации нельзя было спутать и с коммерческими, производственными и торговыми структурами (корпорациями, товариществами, трестами, холдингами, ООО, ОАО, ЗАО и т.д.), поэтому у них появилось и другое название: «некоммерческие организации», НКО/NPO.

Государство владело монополией на принуждение и насилие, у него были сила и власть, естественно, что государство было очевидной угрозой для свободных граждан и свободных собраний и ассоциаций. Чем больше осознавалась эта угроза, тем плотнее и сильнее организовывались НГО. Укрепление НГО было в интересах гражданского общества, и «второй сектор» (бизнес, промышленники и предприниматели) активно в этом помогал гражданскому обществу, поэтому НКО были, так скажем, неактуальными. Исключением являются профсоюзы или тред-юнионы.

Экономические субъекты и бизнес владели собственностью, деньгами и ресурсами. Напрямую они не могли быть угрозой свободе граждан и ассоциаций (за исключением профсоюзов), но косвенные угрозы существовали: это коррупция, подкуп, в отдельных случаях, наем штрейкбрехеров или создание липовых сервильных ассоциаций, мошеннических благотворительных структур. Под воздействием реформ Теодора Рузвельта в США бизнес стал создавать собственные некоммерческие фонды и сервильные НКО, началась коррупция в сфере филантропии и благотворительности.

Конфигурация межсекторального взаимодействия всегда была сложной и запутанной. В XIX веке «второй» и «третий сектор» были скорее союзниками (помним об исключении — профсоюзы) и сотрудничали с институтами «первого сектора» — политическими партиями, в которых все еще был силен клубный компонент как традиция и наследие эпохи Просвещения. В ХХ веке отношения еще больше осложнились. Сложилась трипартистская схема взаимоотношений профсоюзов, нанимателей и государства, в которой профсоюзы (все еще представлявшие собой свободные ассоциации граждан, т.е. НГО/НКО), конфликтуя с нанимателями, обращались к «первому сектору» за посредничеством и гарантиями соблюдения правил игры. Производственные и торговые монополии «второго сектора» стали представлять собой прямую угрозу свободе, собственности, а потом и здоровью граждан, и значительная часть НКО (общества потребителей, экологи, мелкие собственники земли, рыбаки, общества пациентов различных заболеваний) стали рассматривать «второй сектор» как своего главного противника. Ко второй половине ХХ века все окончательно запуталось, и потребовалось законодательное регулирование межсекторального взаимодействия. Самый активный и деятельный из секторов — «второй сектор» — шагу не мог сделать без санкции «первого сектора» (лицензии, аттестации, стандарты, надзор и контроль) и без согласия «третьего сектора» (общественные слушания и экспертизы, судебные тяжбы, лоббизм на местном и национальном уровнях). Осознавая свою силу и влиятельность, «третий сектор» стал формировать собственную элиту и бюрократию, стал перенимать формы организации «первого» и «второго сектора». И, как это когда-то случилось с профсоюзами, когда возникла «рабочая аристократия» и сложился слой профсоюзных функционеров, произошло размежевание интересов элиты и бюрократии «третьего сектора» с интересами свободных граждан.

Этот процесс бюрократизации и структурированности «третьего сектора» протекал незаметно на протяжении многих десятилетий и сильно ускорился в конце 1980-х годов. Как именно это происходило — предмет специального исследования, и такие исследования еще не начинались. Результатом же этого процесса стал очевидный разрыв между гражданским обществом и «третьим сектором», или совокупностью НГО/НКО, бывших когда-то свободными ассоциациями граждан.

В постсоветских странах НГО/НКО стали возникать и развиваться вообще независимо от гражданского общества, поскольку они были импортированы из Европы и США именно в конце 1980-х годов, массово учреждаться в 1990-е.

Что все это значит для гражданского общества? Во что это все вылилось в наше время? Прежде чем ответить на эти вопросы, рассмотрим еще некоторые аспекты в представлении о гражданском обществе.

Чем занимается гражданское общество? В чем его интерес, какую сферу оно контролирует, за что отвечает? Кажется, на эти вопросы существуют простые и ясные ответы. Можно перечислить: филантропия и благотворительность, защита прав обездоленных (когда-то таковыми были женщины, рабочие, бедняки, потом инвалиды, люди с ограниченными возможностями, люди со специфическими потребностями, нетрадиционной сексуальной ориентацией), защита беззащитной природы, бездомных кошек и собак, вымирающих видов птиц, растений, охрана культурного наследия, дополнительное образование, социальное призрение, спорт, содействие отдельным видам деятельности, продвижение интересов каких-то целевых групп и пр. Такая вот мозаика и сборная солянка, что между всеми этими областями не найти ничего общего. И среди всего этого — политика! Да-да, именно политика! Это и политика в глобальном смысле: от антивоенных движений за мир во всем мире до борьбы за запрет китобойного промысла и широкого движение за устойчивое развитие; и политика в национальных рамках: движения за реформы в социальной области, в образовании и т.д.; и микрополитика на местном уровне: рытье колодцев и установка каруселей в парке.

Понятно, что никто не может заниматься всем сразу. Поэтому как сфера интересов, так и само гражданское общество — мозаично, плюралистично, разобщено. Поэтому гражданскому обществу так сложно договариваться. Любители птиц только тогда находят точки соприкосновения с борцами за мир во всем мире, когда военные напалмом выжигают ареал обитания вымирающего вида зябликов, а до этого они друг для друга как инопланетяне. А если речь идет не о воображаемом гражданском обществе, не об идее гражданского общества, а о вполне конкретных НГО/НКО, то поиск точек соприкосновения и оснований для солидарности может стать совсем уж бесперспективным. Гражданское общество чувствительно ко всем и любым проблемам и болезням как в социуме, так и в природе. А вот совокупность НГО/НКО, или «третий сектор», эту чувствительность теряет. Как это происходит? Очень просто, если рассмотреть несколько примеров.

Спорт — древнее изобретение, но широко стал распространяться в Европе после Просвещения в эпоху Модерна. В XIX веке спорт был уделом любителей, свободных граждан, объединявшихся в спортивные клубы и общества. Эти клубы были типичными НГО/НКО и многие десятилетия не нуждались ни в регистрации, ни во внимании «первого сектора». Но когда регби и футболом стали увлекаться не только на Британских островах, а шахматы из салонного развлечения стали выходить на международную арену, спортсменам потребовалось ездить из страны в страну, стали нужны деньги, визы, разрешения на проведение массовых мероприятий на еще не построенных стадионах. Тут государства потребовали от спортивных клубов регистрации, а сами клубы побежали во «второй сектор» за спонсорскими пожертвованиями. Спорт из увлечения свободных граждан стал общей заботой. Организовать первые международные футбольные, теннисные, шахматные турниры и парусные гонки можно было любительски. А вот уже Первые Олимпийские игры в Афинах потребовали участия всех трех секторов, напряжения всей мировой дипломатии. После Олимпиады в Берлине помыслить себе олимпийское движение и большой спорт вообще без государства стало невозможно. Практически сразу спорт привлек внимание бизнеса и появилась целая отрасль спортивной экономики: это и производство спортивной одежды и снаряжения, это и строительство стадионов, площадок, гребных каналов и обустройство горнолыжных трасс, это и шоу-бизнес на зрелищах, это и тотализатор. Целое столетие Олимпийское движение пыталось сохранять видимость существования любительского спорта, спортивные федерации до сих пор притворяются НГО/НКО, но кого это вводит в заблуждение? Да, местные спортивные клубы, национальные спортивные общества и международные федерации — негосударственные и некоммерческие по своему происхождению и статусу организации, но какое отношение они имеют к гражданскому обществу? Никакого.

Но спорт и спортивные организации не входят в «первый сектор», хотя вмешательство чиновников и государства в сферу спорта неимоверно велико. Они не входят и во «второй сектор», хотя в сфере спорта крутятся огромные деньги и очень многое подчинено прибыли и велика доля профессионального, т.е. коммерческого спорта. Спортивные общества и федерации всех уровней — это именно «третий сектор».

Сфера спорта — это самый яркий пример. В других сферах эволюция и динамика «третьего сектора» характеризуется своей спецификой. Но все это можно проанализировать и показать.

Показать как коммерционализируется благотворительность и филантропия. Это даже описано на примерах фондов, созданных после введения налогов на наследство в правление Теодора Рузвельта (фонды Карнеги, Рокфеллера и многие другие). Можно проследить, как фармацевтические компании создают НГО пациентов широкого нозологического ассортимента для продвижения своих «патентованных» лекарств. Как конкурирующие фирмы и компании используют в конкурентной борьбе финансируемые ими экологические организации. «Второй сектор» не уничтожает НГО, он заражает «третий сектор» своими болезнями и обучает НГО-шную бюрократию жить и работать по своим нормам и принципам.

О специфических организациях, называемых ГОНГО («государством организованные негосударственные организации», GONGO), хорошо знают в самом «третьем секторе» и много об этом говорят. Как только «третий сектор» стал влиятельной силой, государство не могло не предпринять действий по минимизации этого влияния. А поскольку с этой проблемой столкнулись демократические государства, то они не стали разворачивать репрессий против НГО/НКО, не стали их запрещать и закрывать, как это делают в Беларуси и России, они стали создавать свои квази-НГО, или ГОНГО, т.е. наполнять «третий сектор» симулякрами гражданского общества. Тут, как нельзя кстати, пришелся опыт СССР, где огосударствление общественной активности было осуществлено еще в 20-30-е годы прошлого века. Общества охраны памятников, ДОСААФ, ГТО, Фонд мира, Красный крест и многие другие бывшие структуры гражданского или псевдогражданского общества стали просто способом дополнительного налогообложения трудящихся. А профсоюзы — и вовсе «приводными ремнями Коммунистической партии».

Сегодня нет СССР, но «третий сектор» в постсоветских странах, как и по всей Европе, практически аналогичен тому положению ГОНГО, которое изобрели и внедрили большевики. «Третий сектор» — это совокупность зарегистрированных организаций, финансируемых по преимуществу из огосударствленных фондов и через специфический канал налогообложения, создающих видимость свободного распоряжения частью отчисляемых налогов, направляемых не в госбюджет, а на деятельность разрешенных НГО/НКО или церковных общин. Конечно, это не тот тотальный контроль за деятельностью НГО/НКО, что был возможен при тоталитаризме, но по сути своей ничем, кроме масштабов, от него не отличающийся.

Резюмируя этот аспект существования НГО/НКО можно сказать, что «третий сектор», сохраняя формальные отличия от «первого» и «второго» секторов, стал так же далек от гражданского общества, как и они. Сегодня гражданское общество противостоит не только государству и экономическим субъектам, но и всему, что есть в «третьем секторе». Впрочем, как и «четвертому сектору» — церковным и религиозным общинам.

И еще один аспект гражданского общества следует вспомнить, чтобы перейти к ответам на заданные вопросы: что все это значит для гражданского общества? во что это все вылилось в наше время? В каких бы областях и сферах не проявлялась активность гражданского общества, его отличает от всего, чем оно не является, одно важнейшее качество: гражданское общество — это условие воспроизводства человека и гражданина. Это значит, кроме всего прочего, культивирование свободы, стремления к правообладанию, критического мышления. Или, как говорили во времена Канта и Маркса, воспроизводство человеческой сущности, человеческих способностей!

Государственная служба и экономическая деятельность потребляют активность, творчество, способности человека, иногда даже здоровье и жизнь. Человек с его возможностями и способностями есть главный компонент производительных сил, и, вступая в производственные отношения, он свои силы растрачивает. Маркс, который пытался все свести к производительным силам и производственным отношениям, понимал, что этот ресурс исчерпаем. Если человек тратит свои способности и свой ресурс на службе государству и в производстве материальных благ, то где-то этот ресурс должен восстанавливаться! А восстанавливается человеческий ресурс, развиваются человеческие способности, прирастают силы и творческий потенциал — в КЛУБЕ.

Клубом, по традиции эпохи Просвещения, называлась та сторона социальной жизни, где люди свободны от навязанных им статусов и ролей, от возложенных на них обязанностей быть кем-то, делать что-то, соответствовать чему-то, от поставленных им кем-то целей.

Противоположная клубу сторона социальной жизни называется по разному: государством или машинной организацией деятельности, или мегамашиной. В государственной или производственной машине, или мегамашине, человек — только винтик, один из компонентов, встроенных в механизм в своем месте. И все, что он может себе позволить, предписано и навязано правилами или требованиями этого места. Если у человека и есть права и свободы в мегамашине, то только как следствие его обязанностей. Обязанности же могут формулироваться в широком диапазоне. От обязательного мундира чиновника или солдата с соответствующими знаками различия, ограничивающими то, что он, надев этот мундир, может, а чего не может, до дресс-кода в частной фирме, пусть даже самой либеральной IT-компании, позволяющей ходить босиком и в шортах. От присяги и клятвы верности государю до свободного контракта фрилансера. Принимая на службу государству или на работу в фирму, человеку говорят: «Оставь свободу, всяк сюда входящий! Здесь ты будешь делать то, что положено, а не то, что тебе хочется!»

Но люди не могут жить только так, только будучи деталями машин. Поэтому людям нужна ПЯТНИЦА, им нужен досуг, свободное время и место, где можно снять мундир, халат, скафандр и галстук, где можно говорить то, что думаешь, не взирая на политкорректность и этикет, где можно фантазировать и мечтать. В эпоху Просвещения и вплоть до нашего времени таким временем и местом был клуб — место существования гражданского общества, место его определения.

Конечно, клубами постепенно стали называть и места просто отвязанного поведения, например, ночные клубы, а исходное значение клуба было забыто. Память об этом сохраняется в таких структурах, как «Ротари-клуб» или «Клуб Львов», но только память. Хотя между якобинским клубом, английским клубом и ночным клубом с блекджеком и шлюхами нет принципиальной разницы. Каждый выбирает ту форму свободы, которую ценит. Главное, чтобы свобода была именно ценностью, самой высокой ценностью. А уж ОТ ЧЕГО ты освобождаешься, становясь ЧЕЛОВЕКОМ из чиновника, солдата, священника, студента или прочих машинно-структурированных ролей, это дело вкуса. Так и то, ДЛЯ ЧЕГО. И если ты свободный, правомочный и полноправный гражданин и человек, то никто не может определять, зачем тебе свобода, ОТ ЧЕГО и ДЛЯ ЧЕГО.

Гражданское общество — это не просто множественность таких клубов, это возможность таких клубов. И среди многообразия возможностей, это реализация определенного типа возможностей. Каких? Это трудно описать, но для этого существует несколько метафор, тапа таких: «Поэтом можешь ты не быть, солдатом можешь ты не быть, министром можешь ты не быть, фабрикантом можешь ты не быть, ученым можешь ты не быть, гетеросексуалом можешь ты не быть... Но гражданином быть обязан!» Это очень смешная обязанность, сродни клубному пиджаку! В покерном клубе нужно быть гражданином? Нет, конечно, не для этого существует этот клуб. Там ты должен уметь играть в покер, желательно, хорошо играть. А вот должен быть гражданином в других клубах, где умение играть в покер и блекджек совсем не обязательно.

Так вот, НГО/НКО тогда и только тогда имеют отношение к гражданскому обществу, когда являются такими клубами.

Может ли министерский чиновник быть свободным гражданином? Конечно, может, но не в министерском кабинете. В отведенном ему кабинете он ОБЯЗАН делать то, что обязан. А после службы он может пойти в клуб и там быть свободным гражданином.

Может ли успешный предприниматель или обанкротившийся бизнесмен быть свободным гражданином? А что ему мешает? Но после работы, в клубе. Если такой клуб существует в его городе, в его стране.

Может ли функционер НГО/НКО быть свободным гражданином? Конечно! Кто же ему мешает? Но только точно так же, как и министерский чиновник и бизнесмен-трудоголик.

Так же, как они, и никак иначе! Т.е. после РАБОТЫ или СЛУЖБЫ! И никакое членство в НГО/НКО никого не делает гражданином. Особенно в современном состоянии «третьего сектора».

И дело совсем не в том, что НГО/НКО состоят не только из волонтеров, но многие получают там зарплату, платят налоги, добывают деньги. Дело не только в том, что вступая в НГО/НКО или нанимаясь туда по конкурсу, человек принимает на себя определенные обязательства и ответственность. Дело в том, что для НГО/НКО сформирована система ожиданий, они специализированы по отраслям. Люди из «третьего сектора», а также те, кто в «первом» и во «втором» секторах, знают, что НГО-шникам можно, а что нельзя.

«Нельзя заниматься политикой, — говорят НГО-шникам. — Это не ваше дело!» Недавно напомнили, как Юрий Ходыко возмущался БХК и Татьяной Протько еще в 15 лет назад: «Не дело правозащитников заниматься организацией наблюдения за выборами! Это наше дело, партийное!» Интересно, какая же это свобода, если есть ваше дело и вы ОБЯЗАНЫ им заниматься и есть не ваше дело, которым вы НЕ ДОЛЖНЫ заниматься! Вспомним, что слово «дело» по-английски звучит как «бизнес». Тогда такие заявления нужно понимать почти буквально: «Не лезьте в наше дело! Это наш бизнес, занимайтесь своим!»

Если принять такие правила отношений в НГО/НКО и правила отношений к НГО/НКО, то это означает смерть гражданского общества в НГО/НКО! «Третий сектор» стал такой же мегамашиной, как «первый» и «второй» секторы.

А гражданскому обществу снова нужно искать пристанище, искать свое место и время, как это было и в эпоху Просвещения в XVIII веке, когда закладывались все черты, качества и особенности современного общества, современных государств, современных экономических отношений. Государство, бизнес, церковь и НГО/НКО сильно развились за это время, постарели и остепенились. Обленились. Свободное гражданское общество всех укоренившихся в этих секторах сильно раздражает и мешает.

Таково положение дел. Гражданское общество больше не нужно НГО/НКО, или «третьему сектору». «Третий сектор» может обойтись без гражданского общества, и легко обходится.

Ну а о том, как живет и чем живет собственно гражданское общество, обсудим как-нибудь в другой раз.

Текст впервые был опубликован в блоге Владимира Мацкевича в «Живом журнале»

Читайте также: «Может ли государство обойтись без гражданского общества?»